Это два примера фамильных преданий об умопомешательствах, которыми B. A. Morel и Magnan пытались объяснить свою теорию дегенерации. В дальнейшем будет предложено много других объяснений с использованием в наши дни всего, что касается шизофрении, и даже таких отдаленных теорий, как общая теория систем von Bertalanffy или менделевской генетической теории. Но теория B. A. Morel дегенерирует, осмелюсь так сказать, во франко-прусской распре о дегенеративности рас. Военные действия были развязаны, и мы должны это признать ударом ниже пояса со стороны выдающегося французского ученого Armand de Quatrefages /1810-1892/, профессора антропологии в Музее естественной истории в Париже. После осады Парижа, когда артиллерийские обстрелы армии Вильгельма I нанесли ущерб собраниям этого благородного учреждения, он опубликовал памфлет «Прусская раса», в котором научно доказывал, что пруссаки — это не германская раса, а потомки пруссов, варваров-язычников финно-славянского происхождения, христианизированные добровольно или принудительно тевтонскими рыцарями, навязавшими им употребление немецкого языка. Они приобрели лоск цивилизации от французских эмигрантов-гугенотов, принятых в Берлине Фридрихом-Вильгельмом, курфюрстом Бранденбургским. «Наиболее высокий прусский авторитет в этом вопросе, как и во многих других, Rudolf Virchow, дал на это подробный и достойный ответ», — пишет Ф. Шиллер, который объективно освещает эту полемику в своей мастерски написанной биографии Р. Broca /190/. Психиатр Karl Stark опубликовал в свою очередь в 1871 г. памфлет «Психическая деградация французского народа» /206/, на который в свою очередь ответил B. A. Morel. Очевидно, что психические или моральные деградации прусской и французской «рас», которые приписывались друг другу взаимно с одной и с другой стороны Рейна, не имели больше ничего общего с теорией, призванной объяснить наследственное помешательство высших дегенерантов.

Quatrefages в определенной мере спохватился, защищая в 1879 г. в труде «Род человеческий» /60/ тезис о единстве его и об отсутствии неполноценности смешанных рас. Эти раздоры заблокируют на время культурные обмены между Францией и Германской империей, провозглашенные в Версале, хотя они и будут продолжаться с Баварией или Австрией, оставшимися достаточно самостоятельными до периода национал-социализма, который аннексирует их к Третьему Рейху во имя превосходства чистой арийской расы.

Однако, труды B. A. Morel не могли держаться, только базируясь на теории дегенерации. Его «Трактат о душевных болезнях» имел претензию предложить революционную классификацию нозологических единиц, основываясь на их этиологии, а не на одной лишь клинике, как это делала школа Сальпетриер со времени J. E. Esquirol. Это начинание, преждевременное по всему положению дел, было обречено на неудачу относительно деменции прекокс вследствие того, что B. A. Morel, который первым открыл ее клинические признаки, не смог классифицировать ее в числе наследственных помешательств из-за отсутствия сходной наследственности. Эта неудача принизила роль B. A. Morel как первооткрывателя. Проблема выбора критериев классификации психических болезней будет атакована немецкоязычной психиатрией — прусской, а затем баварской, — что приведет ее в конце XIX в. к значительному расширению понятия «деменции прекокс».

Вопрос, который мы можем теперь поставить, — это вопрос о том, почему в определенный момент в нескольких странах «заметили» впервые, что существуют молодые люди, которые после первоначального периода нормального и даже блестящего интеллектуального развития более или менее быстро теряли при вступлении во взрослый возраст возможность пользоваться своими приобретениями, а затем возможность использовать свои умственные способности. Какому культурному изменению это соответствует? Или это наблюдатели, которые, располагая новыми концептуальными средствами, включая ложную теорию, как например теорию дегенерации, получили способность различать феномены, происходившие до тех пор незамеченными, но которые, тем не менее, проявлялись уже ранее? Или же это действительно новые явления, а в этом случае — чему обязано их появление в эту эпоху?

Можно заметить, что «изобретение» «деменции прекокс» совпадает с переходом от сельской цивилизации к цивилизации городской, а развитие буржуазного образования, которое видоизменяло содержание и продолжительность обучения, приобретавшего все более светский характер, поощряло точные науки в ущерб гуманитарным. Бальзак делает, между прочим, своего героя подобным самому себе — бывшим воспитанником ораторианцев в маленьком провинциальном городке, которые давали образование такого типа и были лишены духовного сана во время революции. Посещение семинарий этого ордена могло ориентировать на изучение душевных болезней, если судить по Philippe Pinel, который поступил в возрасте восемнадцати лет в такое заведение в городе Лавор, и по Anastase Royer-Collard, который учился в таком же училище в Лионе. Его личный враг, г-н de Coulmier, директор Шарантона, которого он упрекал в скандальных публичных театральных представлениях в этой психиатрической больнице, организованных маркизом де Сад с его разрешения, наоборот являлся бывшим премонтрантом. Бальзак связывает начало неприятностей Луи Ламбера в Париже, куда тот приехал, чтобы получить высшее образование, с тем, что он оказывается неспособен заниматься учебой вследствие невозможности адаптироваться к жизни в этой громадной метрополии с населением свыше 800 000 человек, какой стала столица в период Реставрации. Университетская неудача, неумение адаптироваться к иной общественной формации — были ли это симптомы или причины «деменции прекокс»? Этот вопрос остается все еще открытым и в наши дни.