1 5 ОБЩИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ

Предыдущие рассуждения привели нас к выводу, что психиатрия должна соответствовать критериям научности и эмпиричности, т. е. быть эмпирической наукой. Одновременно она должна использовать и развивать особые методологические принципы, разработанные в гуманитарных науках. Эмпирическая наука исходит из фактов и завершается фактами независимо от теоретических основ и методов исследования. Отсюда и необходимость использования в психиатрии общеметодологической схемы научного исследования, присущей эмпирическим наукам. Принятие такой модели требует осуществления исследовательского процесса по следующим стадиям: эмпирические факты — выдвижение гипотез или построение теории — дедуктивное формулирование выводов и прогнозов (догадок) — проверка прогнозов, а тем самым и теории путем сопоставления с фактами (Such, 1973]. Методологическая модель эмпирических наук предполагает важную роль теории для научного познания и практической психиатрической работы. Поэтому единственно правильный путь, ведущий к прогрессу в исследовании истерии и всех других проблем в психиатрии, вытекает из общих теоретических принципов, учитывающих существующий уровень психиатрических знаний и родственных наук о человеке. Задачей настоящей книги является попытка выработки более или менее однородного теоретического подхода к проблематике истерии, поэтому мы несколько больше внимания посвятили вопросам методологии и теории. Дополнительным аргументом в пользу этого является отсутствие теоретически-методологического аспекта в польской психиатрической литературе, посвященной истерии.

Психиатрия должна отказаться от индукционизма, нежелания попытаться создать общую теоретическую систему, от отношения к теории как к понятийной схеме, служащей классификации психопатологических явлений; вместо этого она должна стремиться к такой модели науки, положения Которой, по возможности максимально обобщенные, точные Н поддающиеся эмпирической проверке, можно систематизировать в теории, выполняющие три фундаментальные функции: дескриптивную (описание), экспланационную (объяснение) и прогностическую (предсказание). Теории должны иметь также определенное практическое значение. Это предполагает проведение исследований по теоретически разработанным схемам и для теоретически (и практически) обоснованных целей. Этот подход исключает типичное для современной психиатрии отсутствие широкой познавательной перспективы, методологическую беспомощность в, формулировании и решении конкретных исследовательских проблем. Отсюда также вытекает необходимость теоретической разработки структуры теории, процессов объяснения, обоснования и конструирования суждений, ценности основанных на них прогнозов и точности основного понятийного аппарата. Ведь построение понятийного аппарата не может ограничиться определением совокупности понятий, которые в будущем пригодятся для построения теории; оно должно подчиняться принципу поиска общих связей между явлениями, обозначаемыми этими понятиями.

Высказываясь против понимания психиатрии как науки, кумулирующей результаты наблюдений, мы занимаем позицию, которую ранее занимал Malewski (1975, с. 336—337) в отношении общественных наук: «Если бы… ход работы был направлен на формулирование системы общих суждений и демонстрацию того, каким образом эти суждения позволяют объяснить и интегрировать результаты многих разнообразных исследований (междисциплинарных.—Примеч. авт.), как они приводят к новым гипотезам, как выявляют проблемы, требующие особенно интенсивного исследования, и позволяют заметить границы искажений в результате применения отдельных методик, то такая работа могла бы сыграть большую роль в процессе интеграции наук (о человеке.— Примеч. авт.)». Таким образом, задачей психиатрии является не построение описательных теоретических систем (так как описание патологического поведения не является ни необходимым, ни достаточным условием надежного прогнозирования), а конструирование объясняющих систем с большой предсказательной ценностью (надежностью прогнозирования поведения). Это функциональная концепция теории, в которой объяснение и прогнозирование интегрально связаны между собой. Интересные модели научного объяснения представлены Hempel (1968) и Nikitin (1975), а детальное обсуждение экспланационной стратегии построения теории содержат работы Sztompka (1971, 1972, 1973), Paszkiewicz (1976) и статьи нескольких других авторов, опубликованных в коллективном труде под редакцией Sicinski, Razniewski (1976).

Принятие в психиатрии функциональной концепции теории ведет к присвоению определенных значений таким понятиям, как например, «научное объяснение», «теория» или «теоретическая система». В соответствии с предложением Sztompka (1972) под научным объяснением обычно понимают ответ на вопрос «Почему это так?» «Почему q?», причем составляет четко определенный эмпирический факт), т. е. на теоретический вопрос в отличие, например, от описания в ответ на вопрос «Как?». В таком случае теория — это правильный (т. е. научный и исчерпывающий) ответ на теоретический вопрос «Почему?». Правильный ответ — это система научных объяснений. Так функциональный подход в методологии приводит в результате к рассмотрению научной теории как системы научных объяснений. Несколько научных теорий (или систем объяснений) могут быть логически или по содержанию связаны в одно целое, так называемую теоретическую систему. Согласно этой точке зрения, наука имеет трехступенчатую иерархическую структуру: научное объяснение (совокупность научных суждений)—научная теория (совокупность научных объяснений) —теоретическая система (совокупность научных теорий). На каждом из уровней иерархии связи между элементами представляются в виде определенной систематизации, т. е. связывания логическими отношениями. Таким образом, процесс теоретического познания интерпретируется как прогрессирующая систематизация знаний, путем объяснения одних суждений другими, причем суждения более низкой степени обобщенности могут быть выведены из более общих суждений, а также из дополнительных положений, касающихся конкретных условий [Malewski, 1975]. Существенным свойством теоретических знаний считается их гипотетический характер. Положения, составляющие теорию, никогда не бывают несомненными (т. е. основанными на причинных связях без исключений), они лишь в большей или меньшей степени обоснованы (например, вероятностные положения, ссылающиеся обычно на статистические законы). Таким образом, овладение теоретическими знаниями представляет собой гипотетически-дедуктивный процесс, который выдвигает определенные общие гипотезы и подвергает их двойной верификации: эмпирической (по критерию истинности, т. е. соответствия опытным данным) и теоретической (по критерию соответствия другим суждениям) [Sztompka, 1972].

По сравнению с традиционным пониманием теории как системы законов функциональное понимание ее как системы научных объяснений имеет определенные достоинства: 1) каждая теория связывается с конкретной исследовательской проблемой; 2) интегральной составной частью теории наряду с общими законами признаются также описательные положения (они встречаются в виде объясняемых фактов и объясняющих суждений, описывающих конкретные условия, создавшиеся в данной ситуации); 3) смягчаются структурные требования, предъявляемые к теории классической концепцией (например, связь между суждениями может иметь не строго дедуктивный характер, а индуктивно-статистическую форму); 4) теория приобретает комплексный, меж- и наддисциплинарный характер [Sztompka, 1972].

Возможно ли в современной психиатрии, несмотря на ее полувековое методологическое и теоретическое отставание, построение описанной модели теории? Утвердительный ответ представляется нереальным, а картина психиатрии, основанная на экспланационной стратегии построения теории,— слишком идеалистической. Реальные возможности создания такой модели могут появиться лишь в случае соблюдения двух фундаментальных условий: 1) отказ от традиций позитивизма и атомистически-ассоциативного подхода к психопатологии; 2) использование новейших теоретически-методологических достижений более развитых наук о человеке, особенно психологии. Второе условие необходимо также и потому, что источником формирования всех теоретических концепций в психиатрии были клинические наблюдения психически больных, а не здоровых лиц. В связи с этим обобщения, возникшие в результате анализа патологического поведения, отягощены ошибками искаженной, болезненной перспективы видения человека. До сих пор поражает беззаботность, с которой психиатры высказываются на тему, например, расстройств личности, не имея никакой концепции (или только туманные, молчаливо принятые представления) относительно нормальной личности. Это однозначно указывает на срочную необходимость введения в психиатрию определенной психологической теории личности, обеспечивающей удобную исходную позицию для выдвижения гипотез относительно механизмов и причин возникновения расстройств личности.

Поэтому данная книга является попыткой анализа психопатологии истерии на основе единых теоретических критериев, выработанных польскими психологами, особенно теоретиками личности. Достижения мирового масштаба в польской психологии, в частности так называемой варшавской школы, составляют великолепную теоретическую основу для дальнейших разработок в области психопатологии. В настоящее время польская психология представляет собой оригинальное современное направление в мировой науке, а характерный для нее системный подход (основанный на общей теории автономных систем) объединяет разнородные эмпирические и теоретические данные в рамки одной широкой теории с высокой степенью обобщения. Поэтому использование богатейшего опыта польской психологии создает реальные возможности ускорения методологически-теоретического развития клинической психиатрии. Справедливость мнения о необходимости перенесения положений общественных наук,, главным образом психологии, в область психиатрии подтверждает пример уже упоминавшегося коллектива сотрудников клиники неврозов Психоневрологического института в Варшаве, которые, основываясь на принципах широко понимаемой теории научения, в течение многих лет успешно разрабатывают эффективную модель лечения неврозов и расстройств личности [Alexiev, 1973; Czabalo, 1976; Kosewska, 1977; Kuliszkiewicz, 1973; Leder, 1972; Pohorecka, 1977; Siwiak-Kobayashi, 1974; Wolniewicz-Grzelak, 1975; Wysokinska-Gasior, 1975; Zargbska-Jakubik, 1974]. Отвергая классический подход к предмету психологии, мы принимаем положения теории деятельности Tomaszewski (1963, 1967, 1975а — d), расценивающей психологию как науку о механизмах регуляции деятельности человека. Теория деятельности— это не замкнутая система суждений или непоколебимых научных истин, а открытая (т. е. ведущая к исследованиям, выходящим за рамки своих исходных позиций) теоретическая система и совокупность общих принципов, методологических норм и проблем, ожидающих решения. Как весьма обобщенная теория, она стимулировала более детальные и разветвленные исследования, контроль и развитие своих положений, новую интерпретацию собранных фактов, а также способствовала созданию теорий, менее обобщенных. Благодаря этому концепция Tomaszewski оказала (и оказывает) значительное влияние на развитие польской психиатрической мысли [Kurcz, Reykowski, 1975; Tomaszewski, 1975а]. Из тех же теоретически-методологических традиций исходят регуляционная теория личности Reykowski (1967, 1970а — Ь, 1971, 1972а —Ь, 1975а —е, 1976а —е), которая будет теоретической основой наших рассуждений о расстройствах личности истерического типа (см. раздел 4.4), а также психологические концепции функции принятия решений [Kozielecki, 1969, 1975, 1977], агрессии [Fraczek, 1975], темперамента [Eliasz, 1974; Strelau, 1969, 1974, 1975а, 1975b], языковых функций [Kurcz, 1975, 1976] и т. п. Существующие в этих областях достижения будут использованы для интерпретации механизмов и нарушений истерии. Это связано также с принятием определенных терминологических условностей как по отношению к нормальным проявлениям, так и к психопатологическим феноменам. Учитывая значение этих вопросов для психиатров, кратко изложим важнейшие положения теории деятельности Tomaszewski (основы теории ситуаций Tomaszewski и теории личности Reykowski обсуждаются в разделах, посвященных этой тематике).

Простейшей формой поведения является реактивное поведение, т. е. такое, ход которого определяется главным образом раздражителями [поведение типа S — R, т. е. раздражитель (стимул)—реакция]. При этом происходит процесс проведения импульсов от рецепторов к эффекторам (возникновение рефлексов). Реактивное поведение основано прежде всего на приобретенных (условных) рефлексах и в значительно меньшей степени — на врожденных (безусловных) рефлексах, т. е. оно есть результат научения. Элементарной единицей реактивного поведения является сочетание определенного стимула с определенной реакцией. Значительное число таких элементарных единиц составляет сложные формы реактивного поведения, которые могут иметь как врожденный (инстинктивное поведение), так и приобретенный (навыки) характер. Необходимым условием возникновения связи стимул — реакция является совпадение по времени (связь двух явлений образуется тогда, когда они возникают одновременно или с малым интервалом), а их постоянство и скорость возникновения зависят от так называемого подкрепления (положительные или отрицательные последствия реакции, важные для субъекта). Горизонтальная или иерархическая организация реактивного поведения формируется путем повторения, под влиянием которого происходят процесс интернализации управляющих поведением механизмов (замена внешних раздражителей внутренними; сравни динамический стереотип Павлова, 1952) и процесс отбора составляющих его элементов (так называемый метод проб и ошибок). Так, реактивное поведение поднимается на новый, более высокий уровень, на котором достигается определенная степень автономности по отношению к окружающему. Такое поведение называется реактивно-навыковым, или репродуктивным [Tomaszewski, 1975b].

Благодаря подкреплению положительными или отрицательными результатами реакций сохраняются только те формы репродуктивного поведения, которые отличаются эффективностью.

Реактивное поведение является наиболее элементарной формой поведения, эффективной в стереотипных, или повторяющихся, стабильных ситуациях. Более высокоорганизованной формой поведения, эффективной в нестереотипных, меняющихся, ситуациях, является целенаправленное поведение, суть которого — направленное действие, стремящееся достичь определенного конечного состояния (цели), т. е. замены исходной ситуации итоговой. «Целенаправленное поведение, стремящееся к достижению определенного положения вещей путем превращения существующей ситуации в намеченную, мы называем деятельностью» [Tomaszewski, 1975b, с. 510]. Это очень сложный и высокоорганизованный процесс. Направленная деятельность связана с фактом антиципации (предвидения). «Антиципированную конечную ситуацию мы называем целью деятельности, а антиципированную деятельность, которая должна привести к этой цели, — программой. Если в определенной ситуации человек создает цель и программу, ведущую к ней, то можно сказать, что он ставит перед собой задачу, а ситуацию, которая в соответствии с задачей должна измениться, можно назвать заданной ситуацией (…). Исходя из заданной ситуации, деятельность направлена к итоговому состоянию, называемому результатом» [Tomaszewski, 1975b, с. 504]. Таким образом, деятельность — это процесс решения заданных ситуаций. В практике заданные ситуации могут иметь более одного решения, каждое из которых может быть достигнуто за счет более чем одного вида деятельности. Ситуации этого типа мы называем ситуациями решения, так как они требуют решить, какую из возможностей следует принять к выполнению в качестве задачи [Kozielencki, 1975, 1977]. Понятие результата (реально достигнутого состояния вещей) следует четко отличать от понятия цели (намеченного, антиципированного состояния вещей), так же как деятельность (реальный процесс)—от программы (намеченный ход деятельности). Между намеченным и действительным состоянием вещей всегда существуют большие или меньшие различия. Если полученные результаты хуже поставленных целей, а реальная деятельность хуже программы, то мы говорим об ошибках (ошибки результата или деятельности).

Целенаправленное поведение, исходящее из заданной ситуации и стремящееся к ее решению (Z — W), происходит на более высоком организационном уровне, чем реактивное поведение, представляющее собой реакцию на предшествующие события (S — R). Реактивное поведение осуществляется в рамках целенаправленного поведения (Z/S — R/W): в первом случае реагирование происходит в соответствии с предшествующим опытом, во втором — с антиципацией будущего. Это два уровня регуляции деятельности. «Целенаправленное поведение организуется одновременно по трем принципам: случайного поступления актуальных раздражителей (рефлексы); опыта прошлого, соответствующего повторяющимся ситуациям (навыки), и антиципации будущего (задачи). Эти принципы создают иерархическую систему, в которой задачи играют главную организующую роль. Этой главной роли задач соответствует и отражение поведения в сознании действующего субъекта, который сознает прежде всего-цель, которую должен достичь, гораздо меньше — сам ход деятельности, в значительной степени выполняемой автоматически, и очень мало — стимулы, которые вызывают и неустанно поддерживают его активность» [Tomaszewski, 1975b, с. 508].

Под влиянием внутренних и внешних факторов может нарушаться сочетанное действие перечисленных трех принципов организации целенаправленной деятельности, вызывая выход подчиненных и более элементарных форм поведения из-под организующего влияния задачи и тем самым регресс поведения до уровня реактивного (например, этот тип нарушений отмечается при повреждении лобных долей мозга или при психозах). На дезорганизацию целенаправленного поведения и «высвобождение» реактивных механизмов оказывают влияние также колебания общего уровня активации, как значительное снижение ее, так и чрезмерное повышение (например, в состоянии эмоционального напряжения).

В целенаправленном поведении различают элементы, составляющие функциональное целое, т. е. действия. У действия есть начало (исходная ситуация) и конец (достижение результата), но они могут прерываться, не достигая результата, что часто вызывает определенные психологические последствия в зависимости от причин прекращения действия. С формальной точки зрения различают действия с рядной, цепной, иерархической, разветвленной, циклической, спиральной, сетевой и т. п. структурами. Что касается качественной характеристики, то мы выделяем функциональную структуру (в каждой деятельности можно выделить составные части, называемые операциями, которые выполняют различные функции), объективную структуру (ситуация, преобразуемая данным действием) и субъективную структуру (особенности субъекта). Сравнивая субъективную (модальную) структуру деятельности с кибернетической схемой управляемых систем, мы допускаем, что в каждом действии человека участвуют три основные подсистемы: ориентационная (воспринимающая информацию), центральная (преобразующая информацию в задачи, модели, планы, решения) и исполнительная [Tomaszewski, 1975b].

На различных уровнях организации поведения человека (например, реактивного или целенаправленного) имеются разные регулирующие деятельность механизмы, составляющие сложную систему, в которой содержатся специализированные подсистемы, связанные между собой многоступенчатыми зависимостями. Основываясь на кибернетической модели управления, можно представить упрощенную схему сложных и многоуровневых регуляционных механизмов на основе принципов протекания энергии и информации, а также многоступенчатых обратных связей. «На каждом организационном уровне основой регуляции поведения являются два действующих по энергетическому принципу механизма: сенсорно-моторный комплекс, чувствительный к различным формам энергии физических раздражителей, и активационно-эмоциональный комплекс, регулирующий энергетический уровень всех процессов» [Tomaszewski, 1975b, с. 522]. Схема сенсорно-моторной регуляции с участием механизмов активации достаточна лишь для объяснения реактивного поведения (колебания уровня активации в зависимости от последовательности раздражителей), но она не объясняет целенаправленного поведения, регулируемого не по энергетическому, а по информационному типу (прием и преобразование информации). Раздражители, воспринимаемые органами чувств, действуют как сигналы (раздражители, имеющие значение), которые не только воспринимаются, но и прочитываются. Это — схема ориентационно-программирующей регуляции, которая включает в себя комплекс понятий, приобретенных знаний, взглядов, мнений, самооценку, оценку окружающего, систему планов, программ, методов, стратегий действия и т. п. [Tomaszewski, 1975b]. Ориентационно-программирующая подсистема функционирует в тесной связи с двумя остальными подсистемами: сенсорно-моторной и активационно-эмоциональной, поэтому она зависит от поступления раздражителей, несущих информацию (сигналов), и — от уровня активации.

Следует подчеркнуть, что, например, Lewicki (1960) выделяет ориентационные механизмы, a Obuchowski (1970) — познавательные (поиск информации) и ориентационные (использование полученной информации). Obuchowski, как и Reykowski (1974), четко разделяет механизмы активации и эмоциональной регуляции.

Представленная в весьма сокращенном и несколько упрощенном виде совокупность основных положений и понятий теории деятельности Tomaszewski требует хотя бы лаконичной характеристики функции научения. Человек по сравнению с любым животным в значительно меньшей степени располагает готовыми, врожденными, инстинктивными формами поведения. Эволюция целенаправленного поведения и приспособления человека к окружающему происходит постепенно, путем длительного накопления опыта, т. е. является результатом научения. Термин «научение» мы будем использовать в широком значении слова, т. е. по отношению к процессу, ведущему к сравнительно постоянным изменениям поведения личности в результате предшествующего опыта [Kurcz, 1975]. Результатом научения следует признать только те относительно постоянные изменения поведения, которые не зависят от периферических процессов (в рецепторах и эффекторах) и не являются исключительно результатом созревания организма. Основой научения служит долговременная память (память —функциональное свойство нервной системы, состоящее в способности кодирования и хранения следов прошедшего опыта). Память и научение — это две стороны одного процесса овладения новым опытом. Научение включает как элементарные (классическое и инструментальное обусловливание), так и сложные (решение проблем) формы. У человека научение путем решения проблем (например, методом «проб и ошибок», путем «вникания» или выбора соответствующей стратегии решения) решительно преобладает над более элементарными видами научения, основанными на правилах классического или инструментального обусловливания. Так как развитие и формирование человеческой личности было бы невозможным без процессов научения, понятие научения в указанном значении мы считаем фундаментальной категорией наших теоретических принципов.