В этом разделе обобщены результаты наблюдений над 150 детьми (из них 48 девочек). Первые приступы болезни у 19 больных возникали до 1 года, у 131—в возрасте 1—5 лет. Если у детей были множественные приступы на протяжении 2—4 лет с кратковременными ремиссиями между ними, то учитывались лишь приступы с различной психопатологической картиной. Повторные приступы, обнаруженные у детей старше 5 лет, анализировались в общих катамнестических сводках. Только у 11 детей 5—8-летнего возраста были рассмотрены приступы болезни более подробно с целью анализа редко встречающихся психопатологических расстройств в этой возрастной группе. Всего было изучено 277 приступов у больных в раннем детстве, преддошкольном и дошкольном возрасте.

Типология приступов у детей в возрасте до 1 года (по данным анамнеза). У 6 больных во время приступов наблюдались расстройства сна и общее беспокойство. Похожий тип психопатологических расстройств уже рассматривался нами у детей, больных непрерывной злокачественной и приступообразной, близкой к злокачественной, шизофренией. В этих случаях заболевание начиналось с расстройств сна: ночной сон становился тревожным, прерывистым, дети просыпались с плачем и беспокойством. Такие состояния повторялись несколько раз в неделю, продолжались от получаса до часа, не зависели от дискомфорта или соматического нездоровья и отмечались на протяжении 2—6 мес. В этот период дети становились беспокойными, много плакали, плохо ели, с трудом засыпали днем.

У 4 детей в возрасте 6—12 мес обнаружена вялость, сопровождавшаяся безрадостностью, утратой реакции на мать, игрушки, пищу. Вялость сменялась двигательным возбуждением в виде общего беспокойства со стремлением к движениям руками, ногами, перевертываниями. Двигательное возбуждение было монотонным, настроение равнодушное. У всех больных впоследствии обнаружена задержка психофизического развития.

У 1 ребенка аффективный приступ развился в 9— 10-месячном возрасте. Состояние определялось повышенным настроением, подвижностью: девочка стремилась встать на ноги, сесть, всем улыбалась. Перестала спать днем, ночной сон стал укороченным и прерывистым. Просыпаясь ночью, играла, смеялась; несмотря на бессонную ночь, днем оставалась веселой, активной, «неутомляемой». В это время «разучилась» плакать. Двигательное возбуждение протекало без симптомов регресса, сочеталось с повышенным настроением, что давало основание предполагать аффективную природу анализируемого состояния. Правильность этого предположения подтверждало отсутствие задержки психического развития в постприступном периоде, а также появление повторных приступов с аффективными расстройствами.

У 8 детей во время приступов были обнаружены регресс поведения, потеря первых навыков и речи. Исчезла реакция на обращение, снизилась активность, появилось безразличие к родителям. Через 2—4 нед, поведение восстановилось почти до прежнего уровня. При повторных приступах у этих детей наблюдались аффективно-регрессивные расстройства.

Типология приступов у детей в возрасте 1—5 (8) лет. Неврозоподобные расстройства обнаружены у 45 больных (всего 59 приступов). Длительность приступов 2—6 мес, возраст, в котором они появились, от 1 года до 6 лет. Болезнь начиналась с изменения общего поведения: дети становились капризными, своевольными, черствыми и жестокими в отношениях с родителями. У них периодически возникали истероформные реакции, в их желаниях начинала проступать двойственность. Повышалась чувствительность к громким звукам, замечаниям, смене обстановки. У больных снижался аппетит, затруднялась засыпание, устанавливалось более раннее пробуждение. Помимо этого, у 25 больных возникали двигательные расстройства. Это были однообразные движения, утратившие свою целесообразность. У самых маленьких детей к ним относились движения головой, плечами, кистями рук, у детей постарше наряду с этим — более сложные движения, связанные с подтягиванием одежды и т. п. Если внимание детей фиксировалось на движениях со стороны, то они могли удержаться от их выполнения, хотя дети до 3-летнего, а нередко и до 5-летнего возрастание понимали бесполезности совершаемых ими действий. У всех больных движения повторялись помногу раз в день и вели к усилению общего беспокойства. Бесцельные движения у детей до 3-летнего возраста легко автоматизировались и тогда совсем не замечались ими. У детей 4—5-летнего возраста подобные движения приобретали навязчивый характер. Такие дети могли сказать, что «движения им мешают», что они «хотят, но не могут сдерживать их». У многих детей наблюдались гиперкинезы и тики, а также патологические привычные движения, доставляющие им удовольствие. Они сосали язык, грызли ногти, одежду. Патологические движения возникали в дневное время, усиливались при волнении и не были связаны с изменениями мышечного тонуса.

У 7 детей клиническая картина в приступах ограничивалась перечисленными расстройствами. У 38 детей в 52 приступах, помимо этого, были страх и опасения. В этих приступах двигательные расстройства были стертыми и временами полностью отсутствовали.

Истинных фобий у детей в возрасте 1—2 лет не было, а наблюдались состояния безотчетного страха. Если они возникали в ночное время, сон прерывался плачем. Проснувшись, дети проявляли беспокойство, в тревоге прятались за мать. Внешний вид и поступки ребенка подтверждали состояние страха. Дети постарше, 2—3-летнего возраста, при наличии развитой речи могли подтвердить, что им «страшно». В дневное время у них проявлялась боязнь темноты, своей кровати, машин, новой обстановки и т. п. У детей 3—5 лет тематика фобий была сложнее, появлялся необычный страх дыма, огня, теней, облаков, складок одежды и т. п. Нередко даже у маленьких фобии отличались вычурностью. Например, дети боялись глаз, губ, смеха. При этом у детей до 3—4-летнего возраста фобии возникали обычно при столкновении с устрашающим объектом.

Таблица 5. Время начала приступов при малопрогредиентной приступообразной шизофрении.

Тип приступов	Время начала приступов
	До 1 года	От 1 до 2 лет	От 2 до 3 дет	От 3 до 4 лет	От 4 до 5 лет	От 5 до 6 лет	От 6 до 8 лет	Общее число приступов
Расстройство сна, общее беспокойство, акинезии, двигательное возбуждение до 1 года	19							19
Неврозоподобные		10	13	22	12	2		59
Полиморфные аффективно-неврозоподобные		1	12	40	38	25		116
Аффект тревоги, страха с расстройствами восприятия		2	5	8	13	11	4	43
Аффект тревоги, страх, психомоторное возбуждение, явления сновидности					1	3	2	6
Аффект тревоги в сочетании с недоброжелательным отношением						5	10	15
Регрессивные		5	4	8	2			19

Страхи у этих детей были мономорфными, с однообразной тематикой, и полиморфными. Беспочвенность и повторяемость страхов наблюдалась у всех больных, ощущение их чуждости появлялось только к 3—4 годам. Следует заметить, что, когда дети 2—4-летнего возраста были в спокойном состоянии, у них не удавалось выяснить причину боязни, так как они полностью отрицали ее наличие.

Со времени формирования фразовой речи у детей появлялись опасения обыденного, примитивного содержания. Они боялись, что испачкают руки, что мать не придет за ними в сад и т. д. В возрасте 3—5 лет уже обнаруживались полярные опасения. Так, одни дети боялись попасть под машину и тут же испытывали желание броситься под нее, другие боялись умереть и испытывали желание упасть на рельсы и т п. Иногда в навязчивостях отражались агрессивные влечения. Тогда у некоторых детей возникало желание бить, кусать, щипать родных и раскаяние, мысль о том, что они «плохие» дети

Для приступов у детей 2/2—5 лет в первом кризовом периоде характерны навязчивые вопросы Физиологически обусловленные возрастом вопросы утрачивали свое познавательное значение, бессмысленно повторялись детьми помногу раз. Дети не интересовались ответами или требовали определенного, одного и того же ответа У некоторых тогда же возникало однообразное повторение рифмованных неологизмов типа «Рык, окына, орыка, камелета», «Модель — воделъ» У некоторых возникали отвлеченные, «заумные» вопросы из области астрономии, о жизни и смерти, «философии». Например: «Есть нет? Нет есть?» — «Утверждение отрицания и отрицание утверждения» У этих детей повторяющиеся представления имели характерные качества навязчивых — были тягостны и чужды больному. С появлением ощущения чуждости навязчивостей у некоторых детей возникали ритуалы защитного характера: «Чтобы не кашлять, надо подержаться за карман, коснуться мебели, пересчитать пуговицы». В вечерние часы навязчивости усиливались. Некоторые дети отказывались при этом от сна, объясняя отказ страхом, что будут мешать мысли и им не заснуть. Тогда уже у ряда детей возникали повторяющиеся однообразные сновидения, которых они пугались. У многих детей были обнаружены сенестопатии «Стреляет в голову», «Колет в руках и ногах» и алгические жалобы «Болят руки», «Болит голова» и т.д.

В 9 приступах на высоте состояния возникал элективный мутизм. Дети переставали отвечать на вопросы посторонних, а нередко и родных. Некоторые пытались отвечать, но шевелили языком, гримасничали и все-таки молчали. Подбадривания и уговоры только усиливали эти явления. Оказалось, что иногда в таких случаях появлялись симптомы регресса речи, возвращалось лепетное и косноязычное произношение звуков. У детей с элективным мутизмом резкая идеаторная тормозимость сочеталась с общей заторможенностью. Увеличивалась угловатость движений, особенно в новой обстановке, в присутствии посторонних.

Периодически у всех детей наступали состояния резкой тревоги, беспокойства, которые сопровождались вегетативными симптомами холодели руки, ноги, краснело и бледнело лицо, появлялись потливость, неприятные ощущения в сердце, тошнота.

При затяжном течении приступов (длительностью около полугода или года) поведение детей было монотонно-однообразным. Игра становилась проще, они отказывались от игрушек, стремились играть «про себя», не выполняли целенаправленных заданий, все меньше общались со сверстниками, сторонились родных. У 11 детей игра протекала с чертами насильственности и временами сочеталась с аутистическими примитивными фантазиями. Дети начинали стремиться к определенному режиму, не радовались новым игрушкам, одежде, смена обстановки раздражала их, они вели жизнь затворников.

Катамнез 3—8-лет показал, что, несмотря на повторные приступы, 35 детей смогли учиться по программе общеобразовательной школы, 3 — вспомогательной школы, 2 — по индивидуальной программе (о 5 больных сведения получить не удалось).

Неврозоподобная структура повторных приступов обнаружена у 38 детей. У всех больных, особенно после первых приступов, возникших в возрасте 1—3 лет, обнаруживалось нарушение психического развития, отставание в приобретении социальных навыков, углубление замкнутости и холодности к родным, отгороженность от окружающих. Психопатологическая картина усложнялась в повторных приступах только у 2 детей- у них возникли аффективные расстройства и выраженные идеи антипатии к родным.

Больная 3, 1961 г рождения. По линии матери и отца много родственников с личностной патологией шизоидного круга, больных амбулаторными формами шизофрении.

Обследуемая от первой беременности В первой ее половине у матери были тошнота, отеки ног. Роды в срок, сухие, затяжные, со стимуляцией. Девочка родилась в синей асфиксии, закричала после пошлепывания. Две недели держалась желтуха. Сосала вяло, засыпала у груди. Выписана из родильного дома на 9-е сутки. Масса тела 3500 г, длина 50 см. В домашних условиях была повышенно чувствительна к дискомфорту, плакала, была беспокойной. Сидела к 7 мес стала ходить к 1 году, до 1 года уже говорила первые слова. После 1 года изменилась, отталкивала от себя мать, когда та пыталась ее поцеловать, вытиралась, если это делал дед, не играла, суетилась, от детей убегала. Начинала произносить новые слова, затем переставала ими пользоваться, приобретала новые слова и вновь утрачивала их. В таком состоянии была несколько месяцев. Затем стала вновь активнее, лучше развивалась, к 2 годам сформировалась фразовая речь, запоминала стихи. С родными оставалась неласковой. Когда девочке было 3 года, родился брат. На его рождение первое время не реагировала. Вскоре возник страх лифта, затем боязнь ветра и солнца. Относилась к ним, как к живым существам. Отмечалось дневное и ночное недержание мочи. Спустя 2—3 мес страх прошел, стала снова выходить на улицу без протеста. Ничего не боялась, стремилась уйти на чужие дворы, рылась в мусоре, выбирала стекляшки, железки без чувства брезгливости. Чистыми, красивыми стеклами, специально принесенными ей для игры, не интересовалась. Игра упростилась: переставляла с места на место обувь, завязывала и развязывала помногу раз шнурки ботинок, держала подолгу руки в воде, смотрела лишь старые книги. Требовала, чтобы мать с ней обращалась, как с младенцем, заворачивала в одеяльце. Разговаривая, сюсюкала, неотчетливо, как раньше, произносила слова. Все делала наоборот, в желаниях была противоречива. Проконсультирована у психиатра. Отмечены некоторые особенности характера, интеллектуальное развитие признано соответствующим возрасту. Лекарственных назначений не сделано, даны рекомендации по воспитанию. В возрасте 3 лет 5 мес — 4 лет состояние вновь улучшилось, стала легче подчиняться. Появился прежний интерес к книгам, учила с дедом стихи, пересказывала. Играла в машины, кукол не любила. Наблюдала со стороны за детьми, перестала обижать брата.

В 4 года отдана в детский сад. Ходить туда отказывалась, плакала по дороге и в саду, сидела в стороне от детей, ни во что не играла. При укладывании спать боялась чего-то, пряталась за мать, по ночам просыпалась в страхе. Тут же девочку забрали из сада. Спустя 3 мес страх прошел. Стала играть в игрушки, но без прежней активности. Иногда не хотела выходить из дома, боялась, что ее отведут в детский сад. До 5 лет воспитывалась дома. Состояние не вызывало опасений. На 6-м году поведение стало необычным, снизился интерес к окружающему, ни о чем не спрашивала, забросила игры. Когда к ней обращались, словно не слышала вопросов, иногда что-то бормотала. Ела вяло. На улицу выводили с трудом. Спустя 4,5—6 мес, примерно в 5,5 лет, наступило улучшение «Ожила», увлеклась играми в трубы и воду. Говорила, что будет «инженером по канализации», расспрашивала, как и куда течет вода по трубам, слушала, как она переливается в батареях. На улице заговаривала о трубах с незнакомыми людьми. Собирала старые, ржавые трубы, гладила их с наслаждением, несла домой. К 6 годам вновь стала капризной, плакала без причины. С тревогой спрашивала мать, мама она ли, словно не могла ее узнать, волновалась. Иногда говорила, что у нее одна рука хорошая, другая — плохая, не слушается ее. В связи с таким состоянием в возрасте от 6 лет 7 мес до 6 лет 10 мес лечилась в психиатрической больнице. Со стороны внутренних органов патологии не выявлено. Симптомов органического поражения центральной нервной системы не обнаружено.

Психический статус: в отделение пошла неохотно, сопротивлялась. Выражение лица осмысленное, гримасничала, со взрослыми не говорила. С детьми не играла. Преобладало подавленное, с раздражительностью настроение, которое слегка улучшалось в вечерние часы. Иногда начинала интересоваться некоторыми игрушками. Делила свое тело на две части: правая сторона и правая рука — мои, хорошие, а левая — не моя, плохая. Избивала левую руку.

Себя обслуживала плохо, ее кормили, нуждалась в постоянной помощи персонала Проведены 30 инъекций инсулинотерапии гипогликемическими дозами, лечение соответственно возрасту аминазином, тизерцином, галоперидолом, резерпином. После выписки стала несколько активнее, приветливее с бабушкой, братом. На улице обижала маленьких детей. Играла дома в основном в правую и левую руки, в другие игры вовлечь не удавалось. К 7 годам состояние улучшилось, однако оставалась пассивной, подчинялась маленькому брату. Учила буквы, писала, научилась читать. С детьми на улице не играла.

В 8 лет 4 мес поступила повторно в психиатрическую больницу. Внутренние органы без патологии. При поступлении знала, что ее помещают в больницу, не хотела оставлять мать. Держалась в стороне от детей. Просилась домой. Говорила, грассируя, нарочито переставляла звуки в словах, нередко в ответах не к месту пользовалась штампами. О себе говорила в третьем лице. Задания выполняла наспех, кое-как. Писала «письма» домой, которые состояли из слов «мама, Сережа, бабуля». На картинках дифференцировала цветы, фрукты, предметы обихода. Многие задания отказывалась выполнять, недовольство выражала косвенно брала куклу и бранила ее. Некоторые дети в отделении вызывали особую неприязнь. Время от времени подбегала к ним, старалась ударить по лицу, ткнуть острым в глаза. Иногда терзала куклу, отрывала ей руки, ноги, откручивала голову, срывала платье. Изо дня в день повторяла одни и те же вопросы «Где кровь? А в ушках кровь? А в глазах есть кровь? Я люблю кровь пить». Расковыривала себе руки и сосала из ранок кровь. Помногу раз в день требовала, чтобы процедурная сестра взяла у нее кровь. Настроение изменчивое то в течение нескольких дней была смешлива, дурачилась, манерно кривлялась, легко гневалась, становясь злобной, импульсивной, то целыми днями была подавлена, тревожна, капризничала, плакала. Именно тогда начинала называть себя другими именами. На зов или приветствие отвечала: «Я не Римма, я Таня Егорова», но тут же могла сказать «Нет, я Оля» или «я Наташа». Иногда называла себя только одним чужим именем. При этом вдруг начинала допытываться у персонала, как ее зовут, кто она Римма или нет? Недоумевала, начинала плакать. Иногда показывала свою руку или ногу и спрашивала: «Это чья нога А рука? Это чужая рука, ее оторвать надо, пусть на ней будут царапины, будет знать, как не слушаться». Иногда просила у персонала бинт, завязывала руку, палец и приговаривала, что они у нее сломанные наверное и не слушаются ее. Манерно отставив левую руку, смотрела на нее, как на посторонний предмет и приговаривала «Почему ты не слушаешь меня? Дрянь, уходи от меня». При этом била руку, щипала. При попытках остановить ее кричала- «Она меня не слушает. Хочу, чтобы мне отрезали эту плохую руку». В это же время не узнавала знакомые ей предметы на картинках, с удивлением спрашивала «Это морковь? Это что? Почему она не такая?». Плакала, отказывалась смотреть картинки, старалась разорвать их.

Деятельность ее была однообразной и бедной изо дня в день. На индивидуальных занятиях с педагогом писала так называемые письма домой. Горестно приговаривала, что обманывала маму, плохо вела себя в больнице и ей здесь придется быть всю жизнь. Ела неряшливо и немного. Засыпала с трудом, онанировала, однообразно трогала глаз, плевала на указательный палец. Временами в отделении боялась взглядов окружающих, набрасывалась на детей с криком- «Не смотри ». Стремилась оцарапать проходящих, объясняла свои поступки желанием посмотреть, как будет литься кровь. Или задавала одни и те же вопросы: «Течет у тебя из глаза кровь? Правда течет? Я говорю, что течет». Сама уставала от своих вопросов, но не могла остановиться. Часто возбуждалась, не переносила шумного разговора, задевала, дразнила детей. В играх, при выполнении заданий по побуждению действовала необдуманно, наугад, была неспособна к устойчивой целенаправленной деятельности.

Проведено лечение последовательно аминазином, тизерцином, неулептилом, стелазином. В 8 лет 9 мес выписана домой. Получала поддерживающую терапию неулептилом, временами принимала меллерил. После лечения в больнице стала послушнее, спокойнее. В течение последнего года настроение временами становилось плохим. Тогда капризничала, плакала, обижала брата, спрашивала: «Почему я не умираю? Сейчас глазки закрою и буду умирать?» Вновь возникали вопросы о крови: «Что просвечивает под ногтями? Кровь». Прикрывала ладошкой глаза, смотрела через нее на свет, говорила, что ей очень нужна кровь. Ковыряла уши до крови, стремилась занозить пальцы. На улице неожиданно набрасывалась на мальчиков и срывала у них с головы шапки. На приеме у врача говорила, что она «грустная». Спрашивала «Почему окна не отражают днем, а только вечером? Почему тебя нужно называть Вы? Если бы вас было двое, я бы называла Вы, а ты же одна, я тебя и называю ты. Почему называют самолет? Он не самолет, а машолет» и д. т. С 9 лет 4 мес стала обучаться по программе массовой школы индивидуально. Занималась только с посторонней помощью Не следила за смыслом читаемого, пересказывала почти наизусть. — Считала механически до 100, складывала и вычитала с ошибками в пределах двух десятков. С братом иногда играла.

Катамнез в 12 лет 4 мес. Продолжала учиться индивидуально. Усваивала материал по облегченной программе. Работала только с помощью. Переворачивала стулья, стоявшие у стола, ножками вверх перед началом каждого занятия. По дому помогала мало. С годами обрастала ненужными привычками, если их не выполняла, раздражалась. С утра подолгу умывалась, несколько раз смачивала руки, растирала кожу между пальцев до крови. Ела только в одиночестве и определенную пищу: на завтрак — яичницу, на обед — суп, вечером — бутерброды с сыром или вареньем. Сладкое ела без меры, сама не могла остановиться. Одевалась самостоятельно и в определенные платья, протестовала против любой смены одежды. Ветхие вещи родители заменяли на новые хитроумными способами: говорили, что их украли, и т. п. Новые платья не соглашалась даже примерить. Особенно трудно переходила от вещей одного сезона к вещам другого. Иногда принимала непонятное решение начать носить зимнее пальто с определенного месяца, мерзла, но не соглашалась надевать его именно до того дня. Вечером перед сном прятала подушку матери, отдавала ее после длительных уговоров, если не отбирали, сердилась, долго не засыпала. Одни привычки периодически сменялись другими. Интерес к шапкам и крови примерно к 10-летнему возрасту полностью исчез, но стала хватать проходящих мимо нее людей за подол платья или пиджака, возбуждалась, веселела. Выстригала со своей головы пучки волос. Все больше отдалялась от родных. Была спокойной, когда не обращали внимания на ее привычки.

Физическое развитие соответствовало возрасту, половой метаморфоз завершен, пикнического сложения. Внутренние органы без патологии.

Заключение. При последнем осмотре дефект сложной структуры характеризовало диссоциированное олигофреноподобное недоразвитие. Психический инфантилизм причудливо сочетался с однообразным аутистическим поведением, которое в основном сводилось к импульсивным и навязчивым влечениям, действиям, нередко принимавшим характер сложных ритуалов. Из-за вялости побуждений целенаправленная деятельность была возможна только с посторонней помощью, хотя сохранялись память, способность к усвоению относительно сложных знаний. Выраженной степени достигла эмоциональная обедненность с отчуждением от родных и сверстников.

Возникновение заболевания можно отнести предположительно к началу 2-го года жизни. В этот период обнаруживалась флюктуирующая активность с временной утратой навыков, речи, первые признаки отрицания естественных контактов с матерью, задержка развития, эпизодическое бесцельное двигательное беспокойство. Болезнь началась подостро, болезненное состояние длилось несколько месяцев, а затем установилась ремиссия с аутистическими чертами в поведении, неустойчивостью эмоций, недостаточностью контактов. В постприступном периоде обращало на себя внимание хорошее интеллектуальное развитие.

В дальнейшем девочка переносит еще 5 приступов болезни. Второй приступ к 3—3,5 года характеризовали навязчивый страх, в развернутом периоде болезни присоединились проявления регресса в легкой степени. По выходе из приступа наблюдались аффективная неустойчивость, перверзные влечения, патологическая игра. Третий приступ (в 4 года) спровоцирован психогенно, его определяют навязчивые страхи, тревога, ночной страх. Однако состояние в период ремиссии характеризовали не только аутизм, но и падение активности, недостаточность мотивации в поведении. Четвертый приступ возник в 5-летнем возрасте- адинамическая депрессия с резким падением активности сменилась несколько приподнятым настроением с патологическими влечениями. Пятый приступ также сдвоенный- состояние тревожной депрессии с деперсонализационными расстройствами сменялось стертым гипоманиакальным состоянием с патологическими перверзными влечениями Шестой приступ, между 8 годами 4 мес и 9 годами, аффективный с деперсонализационными расстройствами в форме нарушения восприятия физической целостности, аутопсихическая деперсонализация протекала без истинного раздвоения самосознания, а только в виде замены собственного «Я» иным «Я», ложными узнаваниями. Аффективные расстройства в этом приступе, как и в предшествующем, стали отчетливее, носили фазный характер, депрессия была тревожной, с недовольством окружающим; при усилении депрессии в утренние часы появлялись элементы растерянности, деперсонализационные расстройства, гипомания была непродуктивной, сочеталась с гневливостью, манерным поведением, подчеркнутостью перверзных влечений к крови. Ремиссия установилась приблизительно к 9/2 годам, с резидуальными навязчивостями, нарушенными влечениями, эпизодами сниженного настроения. В период между 12 и 12,5 годами жизни сохранилось относительно стабильное состояние, наблюдалось постепенное потускнение навязчивостей, эмоциональных расстройств, все более четко выступали черты дефекта в форме диссоциированного психического недоразвития, эмоционального потускнения, резко возраставшей отгороженностью от окружающих, аутистическими чертами в поведении.

В приведенном случае болезнь протекала приступообразно-прогредиентно. Приступы множественные. Мы специально приводим данное клиническое наблюдение, на примере которого можно показать структуру разнообразных приступов болезни. Для данной формы течения характерно подострое, трудно устанавливаемое начало, стертый выход в ремиссию, не только аутохтонное, но и психогенное начало ряда приступов. К особенностям болезни в данном случае следует отнести не только поступательный, но и перемежающийся (то прогрессирующий, то регрессирующий) характер прогредиентности. Ряд последующих приступов были по клинической картине легче, чем предшествующие.

Другой особенностью заболевания в данном случае у маленьких больных является то, что трансформация психопатологических симптомокомплексов в разных приступах зависит не только от степени прогредиентности болезни, но и от неравномерного развития больного, его онтогенетического уровня. Симптомы регресса возникают до первого возрастного криза. Деперсонализационные расстройства к 6 годам и в последующие 2 года усложняются. После 3—5 лет заметно усложнение и аффективных расстройств с появлением фазности, континуальности. В зависимости от структуры психопатологических расстройств происходит видоизменение игровой деятельности: регресс игры в первом приступе, игра с элементами патологического влечения — во втором, игра в левую и правую стороны тела в связи с деперсонализационными расстройствами после шестого приступа.

На примере этой истории болезни видно, что не всегда удается однозначно определить прогредиентность заболевания. На одних этапах болезни тип малопрогредиентный, на других болезнь носит отчетливо прогредиентный характер. И не всегда прогредиентность нарастает в поступательной последовательности. Можно ли было при всех перечисленных особенностях развития болезни предвидеть не столь благоприятный исход, как это предполагается при малопрогредиентной форме течения шизофрении, в особенности На ранних этапах ее развития? Симптомы регресса в первом приступе и симптомы даже нерезко выраженного падения активности в повторных приступах болезни всегда должны настораживать в отношении возможности формирования глубокого искажения личности вплоть до задержки психического развития. Стертость аффективных симптомов, непродуктивный характер гипомании, сочетание тревожной депрессии с деперсонализационными симптомами, навязчивостями, явлениями растерянности тяжелее, чем «чистые» аффективные расстройства. Резидуальные симптомы в виде навязчивостей и нарушенных влечений в ремиссиях, не только затруднявшие, но и нередко исключавшие направленную продуктивность больной, также являются прогностическими признаками, которые должны настораживать врача в отношении возможности более глубоких дефектных состояний у таких детей. Частота, с которой возникали повторные приступы, краткость ремиссий могли быть использованы наряду с другими неблагоприятными прогностическими критериями. Таким образом, нередко только длительное клинико-динамическое наблюдение помогает верификации этих состояний. Особенно становится ясной недостаточность однократной квалификации состояния больного в этих случаях, на что хотелось бы обратить внимание при разборе описанного случая. Отсутствие данных в пользу текущего органического процесса (исследования неврологического статуса, рентгенограммы черепа, ЭЭГ, отрицательные результаты анализа крови по Вассерману и отрицательная реакция связывания „комплемента с токсоплазменным антигеном), как и рассмотренные особенности течения болезни, особенности психопатологических расстройств и качество дефектного состояния, наконец, большая отягощенность семейного анамнеза (наличие у родственников расстройств шизофренического спектра) позволили отнести этот случай к приступообразно-прогредиентной шизофрении.

Полиморфные, аффективно-неврозоподобные расстройства обнаружены у 110 больных в возрасте 1—6 лет (всего 116 приступов).

Состояние в 7 приступах было астенодепрессивным. Болезнь начиналась с появления утомляемости, усталости, беспричинной астении, явлений раздражительной слабости. Дети переставали играть, отказывалась слушать чтение книг, хуже понимали, не усваивали и не запоминали новый материал, не вспоминали знакомые сказки, стихи. Наряду с этими симптомами возникали явные депрессивные расстройства. Так, у одних детей появлялась беспричинная жалостливость по отношению к неодушевленным предметам. Рваная книга или поломанная игрушка вызывала острое сострадание, плач, что контрастировало с холодным отношением к родным. У детей старше 3—6 лет иногда появлялись мысли d смерти, своей ненужности, возникало ощущение вины: «Зачем я нужна такая маме, лучше умереть». В некоторые дни депрессия приобретала характер слезливой: дети вставали и ложились с плачем, причину слез не знали, не могли определить своих желаний, монотонно хныкали и ничем не занимались.

У всех детей на протяжении приступа болезни фон настроения сохранялся сниженным, но степень выраженности депрессии колебалась; периодически настроение несколько улучшалось. Установить определенную закономерность в сдвигах настроения не удавалось.

У 44 больных в 50 приступах была депрессия адинамического типа. Приступ болезни начинался с нарастания безразличия, вялости, обездвиженности. Больные дети отказывались от игр, прогулок. Некоторые тяготились «бездельем», просили придумать им занятие, но в таком состоянии ничем не могли заинтересоваться. В этих случаях основной в клинической картине была адинамия, а подавленность выражена незначительно. Дети переставали одеваться сами, медленно и плохо ели, мало говорили, речь становилась смазанной, невнятной, голос — тихим. В 25 приступах отмечались явления элективного мутизма.

У некоторых больных состояние ухудшалось. Они подолгу оставались в постели, лежали молча, ни о чем не просили и не жаловались. Появлялась пассивная подчиняемость, акинезия, отказывались от пищи. Когда их пытались поднять — поднимались, сажали — сидели, ставили — стояли, а затем вновь ложились в постель. Если родные или персонал очень докучали им вопросами, в редких случаях могли сказать, чтобы они отстали. На обращение к ним, в основном не отвечали. Подобные состояния обычно продолжались 2—3 нед, а затем наблюдалась вялость с легкой подавленностью и бездеятельностью. Значительная двигательная заторможенность, элективный мутизм, почти полное отсутствие негативистических реакций и пассивная подчиняемость давали основание квалифицировать эти состояния как депрессивно-субступорозные.

В остальных 25 приступах акинезия не достигала такой выраженности, состояния адинамии временами прерывались тревожным беспокойством. В этот период у детей усиливались патологические привычки, появлялись моторные стереотипии, а у некоторых возникали или увеличивались опасения заболеть, мысли о покойниках, похоронах, о своей несостоятельности. Такие дети в возрасте 4—6 лет могли определить свое состояние как скучное, плохое, невеселое. Суточные колебания настроения были своеобразными, состояние ухудшалось после дневного и ночного сна; при этом оно характеризовалось появлением недовольства и суетливого возбуждения.

Негативистический характер депрессии обнаружен в приступах у 42 детей. Приступы болезни развивались исподволь, сниженное настроение сочеталось со стремлением сделать наоборот, двойственным отношением к окружающим. Дети становились хмурыми, мрачными, все вызывало у них недовольство. Они отказывались от общения с родителями, от игр со сверстниками, проявляли в отношении их агрессию, не подчинялись им, не придерживались режима дня.

В дальнейшем при углублении депрессии этого типа дети становились молчаливыми, мало двигались. Лишь иногда высказывали недовольство, бранили родных, ломали игрушки, в ожесточении наносили себе повреждения, выкрикивали самообвинения: «Я дурак, я жалкий, я болван» и т. д. При этом типе депрессии отчетливо выступали суточные смены настроения. К вечеру, когда оно несколько улучшалось, поведение детей становилось особенно плохим. Они много бегали, возились и приставали к взрослым, стараясь им всячески досадить. У них появились патологические влечения: интерес к телу, стремление нанести повреждения, надавить, причинить боль и тут же погладить, поцеловать. Возникало желание обнажаться, онанировать, извращался инстинкт самосохранения: наступало безразличие к опасности, снижалась болевая чувствительность. Одновременно возникали тревожные опасения о своем здоровье, страх загрязниться, съесть плохо вымытую пищу, а также двигательные расстройства в виде гиперкинезов, тиков, гримас, лишних движений. В некоторых случаях «оживали» патологические игры, в них отражался повышенный интерес к агрессии, казням и т. п. Например, дети придумывали игру в. магазин, в котором «продавали яд» и «люди пачками умирали от этого яда», или говорили только о бомбах, складах оружия, с помощью которого они собирались «уничтожить всех людей».

Из 99 аффективно-полиморфных приступов в 55 на протяжении 2—3 нед держалось депрессивное состояние, которое сменялось более ровным настроением, а затем спустя 1—2 нед вновь сниженным. Течение болезни было либо непрерывное, с частыми обострениями, либо в форме серии монополярных, нечетко отграниченных, коротких приступов.

У 6 детей сниженное настроение сменялось смешанным. При этом хмурое, подавленное настроение сохранялось, но к нему присоединялось идеаторное возбуждение в виде аутистического фантазирования. Дети легко вступали в беседу, но не отвечали на вопросы, а говорили на интересующие их темы, не слушая собеседников, не обращая внимания на их реакцию. Предоставленные себе, они подолгу разговаривали сами с собой, оставаясь бездеятельными и малоподвижными. У этих детей за смешанным состоянием вновь наступала депрессия.

У 21 больного после депрессивных состояний наблюдались стертые гипоманиакальные. Континуальная смена фаз была у 15 из них, а у остальных 6 депрессивное состояние сменялось гипоманиакальным после периода относительно ровного настроения. Характерна была частая смена настроения: примерно 7—28 дней держалось одно состояние, 7—21 день — другое. В целом процесс протекал очень монотонно, на протяжении!/2—2 лет и даже больше. Состояние манил занимали меньше времени в приступах в сравнении с состоянием депрессии.

В гипомании настроение повышалось. Направленная продуктивность не возрастала, двигательная активность усиливалась. Больные становились суетливыми, много, но без толку двигались, все время меняли положение, ни на чем не сосредоточивались. Говорили больше обычного, иногда задавали пустые вопросы. Некоторые дети в повторных приступах, став постарше, высказывали идеи силы, могущества, высокого происхождения,

называли себя «необыкновенными» («Верховным правителем», «князем», говорили «о миллиарде жен…»), в то время как в депрессивном состоянии называли себя «великим ничтожеством», считали себя плохими, непослушными, виноватыми.

У некоторых детей усиливалась аутистическая продукция: одни с утра до вечера рисовали, другие писали сказки про вымышленные страны и несуществующих зверей — «Усика и Усюню», «Арри и Коакса» и др., третьи составляли никому не нужные каталоги, списки названий песен. Такие дети весь день были заняты своей игрой. Вовлечь их в обычные игры было невозможно, они злобно протестовали. В гипоманиакальном состоянии дети по-прежнему оставались одинокими, отказывались от общения со сверстниками, высказывали человеконенавистнические взгляды о том, что- «людей надо уничтожить», что «они плохие», что «лучше жить среди животных, где никого нет».

Больные девочки фантазировали о царицах, украшениях, замужестве, мальчики — преимущественно на военные и агрессивные сюжеты.

У 8 больных гипомания протекала с чертами дурашливости. Больные перенимали смешное, гримасничали, кривлялись. У них усиливались влечения, появлялись вопросы о деторождении, стремление к бранным словам. К вечеру дети становились беспокойнее, многоречивее, отказывались ложиться, без умолку говорили. Речь была отрывочной.

Смена мании ровным настроением или переход в противоположную фазу у одних детей наступал постепенно, у других — резко очерченно. В периоды улучшения состояния обнаруживались изменения личности, инфантилизм, диссоциированная задержка психического развития, эмоциональная блеклость, черты психэстетической пропорции в чувствах, рассудочность и неприспособленность. Беспомощность нередко сочеталась с неблагожелательностью, презрительным отношением к матери и сверстникам. Обнаруживалась ригидность в мышлении, поведение было однообразным. У многих больных сохранялась высокая работоспособность вплоть до гиперактивности. В период ремиссии наблюдались, но не у всех остаточные влечения, стертые моторные расстройства (гиперкинезы, навязчивости) и невыраженные колебания настроения.

Больной Б, 1965 г. рождения. В наследственности по обеим родительским линиям психозы, шизофрения, личностные изменения шизоидного круга, алкоголизм у ближайших родственников.

Обследуемый от первой нормально протекавшей беременности. Роды в срок, затяжные, в связи с чем накладывали полостные щипцы. Родился без асфиксии. В младенчестве чувствительный к дискомфорту К 6 мес сидел, стал ходить к 1 году, в этом же возрасте начал говорить фразами. Был активен в играх, с родными ласков, стремился к детям.

В 1 год б мес стал бояться ветра, потом шума воды, шороха листьев, вентиляционных отверстий и движения воздуха, ртутной лампы. Сделался капризным, плакал без причины, отказывался играть, перестал сам одеваться. Начал говорить о себе в третьем лице, переставлял слоги и буквы в словах, давал новые названия вещам, придумывал свои слова. Плохо ел, похудел, по утрам долго лежал в кровати, был вялым, к вечеру становился беспокойным, протестовал, все делал наоборот, усиливались опасения. Иногда капризничал, плакал, никак нельзя было его успокоить. Примерно через 4—5 мес постепенно состояние улучшилось, но страх полностью не исчезал. К 2,5 годам опять стал активным, играл в игрушки, перевоплощался в автобус, кошек, сказочные образы, к детям не шел. Речью пользовался охотно. На улице уходил от сверстников. К 3 годам выучил все буквы, освоил чтение и счет в пределах десяти. Любил слушать чтение сказок, хорошо понимал смысл прочитанного. К 4 годам стал чрезмерно подвижным, говорливым, складывал из кубиков имя девочки, которая ему неожиданно понравилась на улице. С матерью был чрезмерно ласков, стремился прижаться к ней, поцеловать, погладить, забирался к ней на колени. На улице приходил в восторг от вида женских ног, старался коснуться их руками, возбуждался, краснел, на замечания реагировал хохотом. Игрушки ломал, проказничал, «смешил» родных, подражая посторонним, подмечал все смешное. Плохо спал, с вечера прыгал в кровати, не мог уснуть, пока не запеленали. К 4—6 годам снова стал проявлять недовольство, из-за всего плакал, отказывался выходить на улицу. Появилась непереносимость громких звуков, стал бояться паутины, собак, машин, дырки в стене. Выведенный на улицу, боялся машин, но, рискуя быть раздавленным, не чувствуя опасности, стремился на проезжую часть дороги и шел прямо на мчащуюся на него машину. После этого становился дерзким, развязным, бранил мать, и опять начинал спрашивать, не наедет ли на него автобус. Когда видел собак, дрожал от страха, на глазах выступали слезы, но все же шел к собаке и стремился сунуть руку ей в пасть, хватал за шерсть. Ел плохо, отказывался от любимых блюд. Ни во что не мог играть, всем пресыщался.

Физический статус: черты лица феминного типа, повышенное питание. Со стороны внутренних органов без патологии. Неврологический статус, череп правильной формы, 53,5 см в окружности, подчеркнутый венозный рисунок на висках. Установочный нистагм в крайних отведениях глазных яблок. Сухожильные рефлексы оживлены. Координаторных нарушений нет.

Психический статус: без матери в кабинете врача не оставался. Беседовал с ним неохотно, хотя на вопросы отвечал пространно, рассуждал. К осмотру отнесся недоверчиво. Выдвинул версию о том, что к машинам прилипает паутина и она может захватить его руку. Тут же придумал другую, о том, что хочет быть машиной-мусорщиком, чтобы очистить всю грязь, возможно, и паутину с улиц. Игрушками не заинтересовывался. Запас знаний невысокий. Периодически становился особенно тревожным, бегал по кабинету, говорил что-то о паутине, не слушал уговоров, куда-то в страхе стремился. Успокоившись, равнодушно пытался выполнить требования врача.

В последующие 4 мес проводилось дегидратационное лечение, получал седуксен, амитриптилин, затем тизерцин, терален. Состояние улучшалось постепенно Спустя 5 мес, после того как к ним в квартиру протекла вода, вновь возник острый страх, плакал, кричал. Стал бояться пятен на потолке, лифта, звонка. К 5 годам 11 мес — 6 годам настроение несколько улучшилось, стал веселее. Просил у матери тетради и писал в них о прошлых событиях, сочинял сказки, небылицы. Когда его пытались вовлечь в игры, набрасывался на мать и бабку с кулаками, суетился, ничем не хотел заниматься. К 6 годам стал послушнее, вновь слушал чтение книг, удавалось заставить его рисовать, играть с игрушечными машинами. Легко сердился, кричал, но также легко успокаивался. С 8 лет стал посещать школу, постепенно приспособился к коллективу. Страхи, стремление к писанию небылиц исчезли. Учился на четверки и пятерки. Был обязательным, педантично выполнял все требования педагога. С родными был суховат, рационален. В школе держался в стороне от всех.

В 11 лет 6 мес учится в школе на четверки и пятерки. Староста класса, редактор, постоянно выпускает стенную газету. Беспрекословно выполняет любую общественную работу. Со сверстниками держится ровно, как более старший, склонен поучать детей, рассуждает о долге, обязанностях пионера. Поступает, как положено, а не как хочется, подробно объясняя мотивы своих поступков. Дома ведет себя правильно. Отвечает на ласки родных, но сам не ласков. В беседе с врачом степенный, солидно рассуждает. Ответы тщательно взвешивает. Считает, что, несмотря на способности, мало работает. Интересы многообразные Понимает шутку. Повышенно чувствителен к оценке его личности, краснеет, потеет, переплетает пальцы рук. Одноклассников называет друзьями, играет с ними в хоккей. Страхи отрицает, при подробных расспросах становится напряженным, затрудняется определить прошлое состояние.

Приступы ажитированной депрессии с деперсонализационными расстройствами выявлены у 17 больных в возрасте 3—6 лет. В этих случаях депрессия сочеталась с тревожностью, беспокойством, безотчетным страхом. Дети становились суетливыми, бездеятельными. На высоте тревожной депрессии возникали расстройства, близкие к деперсонализационным. У одних было нарушение восприятия собственной личности с отчуждением «Я», без истинного раздвоения «Я». При этом дети мучительно переживали утрату сознания собственного «Я». В тревоге спрашивали родных: «Кто я?». Расспрашивали, откуда родным известно, что «Я— это Я». К этому состоянию относились и ощущения, связанные с нарушением восприятия целостности тела, части которого переставали восприниматься больными как собственные. Дети жаловались, что «рука плохая, нога не слушается», просили избавить их от этих частей тела: «оторвать, отрезать их». У других больных появлялась неуверенность в совершении ими каких-либо действий. После любого действия они требовали от родных подтверждения: «Я пил или не пил?» и т. п.

В 12 наблюдениях возникло не истинное раздвоение самосознания, а замена собственного «Я» иным «Я». У одних детей это выражалось в том, что они начинали называть себя другим именем. У 4 больных при этом наступило отчуждение сознания принадлежности к определенному полу и заменилось сознанием принадлежности к противоположному полу. «Я — мальчик», — утверждала одна девочка; «Я — Александра Михайловна», — говорил другой мальчик; «Я не Боря, я — Яныч»,—называл себя новым именем мальчик, «Того мальчика нет», — заявлял третий и т. п. Вследствие депрессивной деперсонализации у больных наступало патологическое игровое перевоплощение в зверей, насекомых и других существ. Легкость отчуждения сознания «Я» в депрессивном состоянии наряду с наличием ригидности психических актов приводила к длительной фиксации ребенка на определенных представлениях. Это особенно сказывалось в однообразном игровом перевоплощении.

У 3 детей отмечался феномен, близкий к истинной деперсонализации с раздвоением сознания «Я». Дети ощущали присутствие себе подобного ребенка рядом с собой, иногда как-то по-другому воспринимали себя, но не могли объяснить этого. Своего двойника они называли своей фамилией. Всякий раз, когда дети в таком состоянии хотели есть, они говорили о себе как о других личностях и просили еды на двоих: «Мы к тебе с ним пришли, дай нам есть». Нарушение самосознания колебалось и зависело от степени депрессивного состояния. Даже суточные колебания отражались на процессе отчуждения «Я». В утренние часы, когда дети чувствовали себя хуже, они называли себя чужим именем, а к вечеру, при улучшении состояния, как бы забывали об этом или вспоминали, но уже не отказывались от своего имени.

Из 17 детей только у 5 обнаруживались и дереализационные явления. Больные жаловались на «туманное» или «как во сне» восприятие окружающего.

Таким образом, у 11,0 детей проанализировано 116 приступов аффективно-полиморфной структуры. В приступах основное место занимали адинамическая негативистическая депрессия и депрессия со страхом и ажитацией, которые сочетались с неврозоподобными расстройствами, патологическими играми, фантазированием, влечениями, симптомами, близкими к деперсонализационным расстройствам. Аффективные расстройства имели тенденцию к неглубоким колебаниям в пределах расстройств одного полюса. «Приступ» у этих больных охватывал, как правило, серию монополярных приступов или приступ с континуальным течением фазных расстройств настроения.

Катамнез 110 больных показал, что после становления ремиссии 94 ребенка смогли посещать детский сад или обучаться по программе обычной школы, а 9 детей— по программе вспомогательной школы. Глубина личностного дефекта у этих 9 больных зависела не только от нарушений развития в преморбиде, но и от степени выраженности расстройств в приступах болезни. О 7 детях сведения были недостаточны.

Приступы тревожного возбуждения, страха в сочетании с расстройствами восприятия отмечены у 43 детей в возрасте 1V2— 8 лет. У 26 детей возникали расстройства сна и страх в просоночном состоянии, вслед за которым нарушались поведение и общение с родными. Днем дети оставались пугливыми, временами настороженно вглядывались во что-то, к чему-то прислушивались, суетливо меняли положение, не находя себе места. В течение дня не раз наступало состояние ажитированной тревоги с метанием, дети куда-то стремились, выкрикивали опасения. У них затруднялось засыпание, а ночной сон прерывался пробуждением со страхом и просоночными обманами восприятия. Проснувшись, дети 3—6 лет вглядывались в пространство перед кроватью или смотрели на кровать, в сторону окон и в другие места помещения, уверяя, что там «Волк», «Страшный дядька», «Тигр рядом с кроватью», «Черная ворона», «Курица», «Он желтый» и т.п. Днем дети в таком состоянии редко что-либо рассказывали. При расспросе страх усиливался. Дети в возрасте 2—2,5 лет говорили, что их кусают насекомые (комары, мухи и т. п.), стряхивали и отгоняли кого-то от себя. Утверждали: «Там муха», «Бабочка» и т. д. В дневное время дети оставались тревожными, у них были резко выражены гиперестезия и гиперакузия, нарушались аппетит и игра. В единичных случаях галлюцинации возникали и в дневное время, также сопровождались страхом, дети в ужасе обходили места проекций галлюцинаций, иногда в тревоге просили мать перенести их через эти места. В некоторых случаях повторные расстройства восприятия возникали при засыпании и сопровождались острым страхом. Дети кричали: «Баба, вон муха», «Морды», «Боюсь, я их вижу».

Иногда у детей в возрасте до 3 лет появлялись примитивные слуховые обманы в виде «стука», «боя часов», «петушиного крика», а у детей в возрасте 4 лет и старше — более сложные слуховые обманы. Дети сообщали, что «Кто-то плачет», «Говорит непонятное», «В ушах разговор», «Голос в голове». Таким образом удалось установить, что у детей с возрастом усложнялись расстройства восприятия, но лишь одна девочка 5 лет 2 мес могла сказать о содержании услышанного, уверяя будто голос сказал: «Ты умрешь». У некоторых детей наряду со зрительными галлюцинациями обнаружены тактильные галлюцинации с особым, свойственным возрасту, содержанием: «На руках стекляшки», «Мальчики в руке».

В нескольких приступах выявлен «оральный» галлюциноз со стороны полости рта: «Во рту бумага и железки», «Во рту жженая бумага», «Во рту волосы» и т. п.

Один ребенок ощущал «неприятный запах», т. е. были обнаружены обонятельные галлюцинации.

Состояние тревоги днем у детей постепенно ослабевало, а к вечеру вновь усиливалось. Они отказывались спать на старом месте, где у них впервые возникли обманы восприятия. Спустя 5—12 дней острота состояния начинала спадать. Уменьшалась тревога, но появлялись навязчивые опасения и гиперкинезы. Состояния ажитации становились все реже и короче.

Только в 4 случаях слуховые галлюцинации сохранялись на протяжении 2—4 мес Дети оставались резко отгороженными от окружающих и загруженными С персоналом почти не разговаривали, не обращались с просьбами, не играли. К чему-то постоянно прислушивались, иногда сами с собой разговаривали, повторяя фразы, не связанные смыслом. Настроение было тревожное.

Ремиссия после таких приступов формировалась постепенно. У больных выступали черты инфантилизма, несобранность, формальное отношение к окружающим, резидуальные аффективные расстройства в форме колебания настроения, навязчивых опасений, движений и тиков. Только у 4 детей эти расстройства оставались на протяжении 2—4 лет, у остальных — исчезали в более короткие (за месяцы) сроки. У этих больных были заметны резкая эмоциональная обедненность, психическая ригидность, инфантилизм. Эпизодически возникали опасения. Способность к обучению в школе сохранялась у всех детей.

У остальных 16 больных приступ начинался с тревожной депрессии, наряду с которой выступали опасения, страх, что с ними может что-то случиться. Дети отказывались выходить- на улицу, не оставались одни в комнате. При усилении тревоги наблюдались состояния ажитации. На фоне тревожной депрессии у 13 детей в вечерне?, а у 3 — в дневное время возникали наплывы воспоминаний, которые сопровождались визуализацией представлений. Образы располагались «на подушке», «перед глазами», «на стене» — наиболее частая локализация подобных расстройств. Дети отграничивали эти представления от реальных, однако при их появлении испытывали страх, «неприятное чувство». У 13 детей подобные расстройства возникали непроизвольно, у 3 — «видения» вызывались по собственному желанию. У 5 из 13 детей образцы перед глазами возникали непроизвольно, но напоминали ранее виденные «картинки в книге», «мультфильмы», «маленьких человечков в кино». Дети неохотно рассказывали об этих «видениях», аутистически переживая эти состояния. Последние расстройства похожи на галлюцинации воображения Дюпре, поскольку возникали сменяющиеся картины, связанные с прошлыми событиями, но по их локализации «в глазах» или «близко перед глазами», а также по тому, что их появление не зависело от воли ребенка, они частично напоминали псевдогаллюцинации. У некоторых детей тогда возникало одухотворение окружающих предметов: они боялись газовой колонки, звезды, «которая смотрела», глаз, «которые оживали на портрете» и т. п.

У 10 детей возникали сновидения печального или агрессивного содержания: дети видели во сне, «как они умирают», «как их съедают ведьмы» и другие сказочные персонажи. Сны повторялись с однообразным, как клише, содержанием, образцы в них отличались чувственностью и яркостью.

Все рассмотренные расстройства впервые появились в остром периоде и впоследствии многократно повторялись после некоторого улучшения общего состояния больных. Расстройства подобного типа возникали только у детей с высоким интеллектуальным развитием и склонностью к воображению. Больные не только представляли «образы», но и использовали их в играх, рисунках, фантазиях. Рассказывали о «видениях» красочно, давая им сказочное или фантастическое объяснение.

У 2 детей приступы подобной структуры были первичными, у остальных 14 — повторными, у 3 — возникали после приступов неврозоподобной, у 7 — аффективно-неврозоподобной, у 4 — аффективно-деперсонализационной структуры. Только у 3 детей после таких расстройств в последующих приступах появлялись истинные галлюцинации, а у остальных 13 и последующие приступы носили аффективно-неврозоподобный характер.

Катамнез этих больных показал их социальную адаптацию: у 13 детей — способность к обучению по программе обычной школы и у 3 — по индивидуальной программе. Изменения личностные у этих детей были резко выражены: формировался шизоидный тип с чертами отгороженности от окружающего мира, чрезмерно рациональным отношением к родным, аутистическими примитивными влечениями, чудаковатостью.

Клиническую картину в приступах у 6 детей определяли аффект страха: тревога, явления сновидности, моторное беспокойство. Приступы обнаружены у 1 больной в возрасте 4/2 лет, у 3— в возрасте 5—6 лет и у 2 больных — в возрасте 6—7 лет. Заболевание развивалось подостро в 2 и остро— в 4 случаях. Дети становились тревожными, метались, плакали, что-то все время говорили. В речи отражались прошлые воспоминания, отрывочные впечатления от окружающего. Состояние тревоги в течение дня перемежалось тревожной взбудораженностью и дурашливостью. Временами возникала растерянность, которая легко сменялась правильной ориентировкой. С углублением тревоги дети прятались, отказывались от пищи, с неожиданной неприязнью относились к родным, персоналу, что напоминало ложные узнавания.

В этот период расстраивался сон. Некоторые дети не спали в течение нескольких ночей подряд, становились отрешенными; то лежали неподвижно и во что-то вглядывались, то в беспокойстве куда-то стремились, лицо искажал страх. Только значительно позднее по выходе из острого состояния дети могли сказать, что окружающее казалось им «космическим» и что они «летят на самолете», «видят Бабу-Ягу», «страшил» и т. п. Острое состояние длилось у некоторых до 3 нед. Состояние улучшалось постепенно, налаживался сон, уменьшалось беспокойство, на протяжении 2—3 мес сохранялась резкая эмоциональная лабильность, отвлекаемость, временами возвращались растерянность, беспокойство с тревогой по вечерам Игра в этот период отсутствовала. Дети равнодушно и формально относились к персоналу и родителям. Они легко плакали, капризничали без повода, били окружающих. Настроение у них менялось от равнодушного, печального, со слезливостью к приподнятому с дурашливостью Тогда же возникали сновидения устрашающего однообразного содержания, о которых дети рассказывали неохотно. Только спустя еще 2—3 мес дети становились спокойнее, ровнее, доступнее, и начинали рассказывать о пережитом. Они плохо разграничивали сны и галлюцинаторные образы: то утверждали, что все было наяву, то — все во сне, то, как во сне. Расспросы не приносили облегчения, а чаще провоцировали страх, дети становились агрессивными, у них возникали вегетативные симптомы.

Становление ремиссии растягивалось на несколько месяцев. В этот период сохранялись эмоциональная неустойчивость с легким переходом от слез к смеху, истощаемость и отвлекаемость. Больные не играли, были бездеятельны, даже с помощью воспитателя не могли сосредоточиться на примитивных заданиях.