Изучено 7 больных — 6 женщин и 1 мужчина. По возрасту больные распределялись: от 21 до 25 лет — 2 больных, от 31 до 40 лет — 2, от 41 до 45 лет — 1 и от 46 до 55 лет — 2.

Давность заболевания была: до 3 лет — 1, до 5-ти— 1, до 10 лет — 1, до 15 лет — 3, до 30 лет — 1.

Заболевание началось в возрасте от 15 до 20 лет — у 3 человек, оn 21 до 25 лет — у 2, от 26 до 30 лет — у 1, и у одного больного в возрасте 47 лет.

Во всех случаях течение заболевания имело ремиттирующим характер. Все приступы протекали с выраженной депрессией. Онейроидные расстройства возникали на высоте развития депрессии.

НАБЛЮДЕНИЕ No 20

В-ва, М. М., 1920 года рождения. Находилась в больнице им. Ганнушкина с 5/VIII—54 г. по 20/11—1955 г. История болезни No 242

Анамнез. Душевнобольных в роду не было. Сестра больной нервная, раздражительная. Больная родилась в срок, развивалась нормально. В школу пошла с 8 лет. Училась посредственно. Особенно плохо давалась математика и физика. Окончила 7 классов. С детства была застенчивой, робкой, обидчивой, обиду долго помнила. Всегда очень волновалась при ответах педагогу. Часто раздражалась, капризничала.

Менструации с 14 лет, регулярные. 14 лет перенесла сыпной тиф, в 17-летнем возрасте — пневмонию. Замуж вышла 17 лет по любви. С мужем отношения сложились хорошие. Была одна беременность, окончившаяся нормальными родами. После родов (20-ти лет) перенесла тромбофлебит левой ноги, лечилась 3 месяца в больнице. Настроение было тоскливым, много плакала, считала, что никогда не вылечится, С окончанием тромбофлебита настроение выровнялось. По окончании школы работала в колхозе, затем в больнице регистратором. С 18 лет жила в Москве, работала приемщицей в типографии. С работой справлялась, но всегда была неуверенной в себе, беспокоилась, болезненно переносила замечания. В годы войны жила в деревне. Вернувшись в Москву в 1952 году, с целью получения жилплощади, устроилась работать дворником. Работала добросовестно, часто недосыпала ночами, боялась пропустить время чистки снега.

В мае 1954 года переутомлялась на работе, очень устала, плохо спала ночами. В июне познакомилась с «пожарником», скоро сошлась с ним, хотя дочь была против этого знакомства. Больная пыталась несколько раз прервать эти отношения, скрывала свою связь от сестры. Настроение было тоскливое, расстроился сон, «все стало безразлично». 1/VIII узнала, что у ее знакомого есть семья. Усилилась тоска, считала себя «опозоренной», стала «пугливая», вздрагивала при малейшем шорохе, хотелось плакать, но слез не было. Целыми днями лежала, не работала. Сестре жаловалась на какой-то «жар» в области живота, который поднимается к горлу. Иногда кричала, что она вся горит, предлагала убедиться в этом. Говорила, что она беременна, обнажала грудь и пыталась выжать молоко, забиралась под кровать, засовывала простыню в рот, пыталась изорвать простыню. Сделала суицидальную попытку (приняла 10—12 таблеток Бехтерева).

5/VIII—?4 г. поступила в больницу им. Ганнушкина.

Психическое состояние. Много лежит, закрывшись с головой одеялом, активно ни с кем не общается. В беседе отвечает охотно, ориентирована правильно. Жалуется на плохое настроение. Связывает его появление с пережитым «позором». Говорит, что аппетит и сон плохие. Пища кажется безвкусной. Ничто не интересует, ничего не хочется. Однако высказывает беспокойство об устройстве дочери по приезде последней из пионерлагеря. Тоску ощущает в груди (показывает рукой место), которая усиливается днем и уменьшается вечером. Иногда в течение всего дня несколько живее, активнее, общается с больными, на следующий день вновь депрессивна.

26/VIII жалуется на беспокойные мысли, что уволят с работы и она останется без жилья. Часто жалуется на слабость, неприятные ощущения во всем теле, ощущения «жара в животе», который затем распространяется по всему телу. Заявляет, что у нее «не проходит моча и пища вследствие засорения», что у нее «ничего нет».

С 11/1X не спит, очень тосклива. Видит кошмарные сны. Появилась растерянность. В беседе недоуменно улыбается. Говорит, что когда у нее был тромбофлебит, «корешок остался». С того времени у нее матка заражена раком, откуда рак расползает по всему телу. Замечает, что все, что вокруг говорится, имеет отношение к ней, говорят о ней. Слышит оклики по имени. Заявляет, что в больнице над ней проводятся опыты, так как лечить нечем, а «выбросить» не могут.

С 16/IX нарастает растерянность, выраженная двигательная заторможенность. Пыталась повеситься. Часто не отвечает на вопросы, недоступна. Временами растерянность еще более усиливается, тревожна, с выражением ужаса на лице куда-то стремится. Заламывает руки, плачет. Временами негативистична. 20/IX. Растеряна. С улыбкой на лице говорит, что ее сейчас убьют. «Понимает» это из разговоров окружающих. Выявляет, что боится «первобытных людей», как называет больных. В одной из больных «узнала» учительницу дочери. Уверена, что дочь здесь. Тонус мышц повышен. Временами неподвижный взгляд устремляет в пространство перед собой, подолгу сохраняет позу.

27/1X начато лечение инсулином.

Все дни в постели, отказывается от еды. Просит ее «не трогать». Слышит разговоры о том, что ее будут казнить. Ей все опротивело, надоело. Просит сделать скорее «то, что нужно». Вокруг не больные, а симулянты. «Сестра подделанная». Ее «гоняют туда и сюда». Говорит: «Весь народ волнуется. Ждет какой-то тревоги».

С 1/Х—54 г. растеряна, подолгу находится в одной позе. Смотрит прямо перед собой неподвижно испуганным, отрешенным взглядом. Лицо застывшее. При многократных вопросах чуть слышным голосом говорит, что ей страшно. Не знает, где она. Не соглашается, что в больнице. Не знает числа, месяца, правильно называет год. Ест с принуждением, мяса совсем не ест. В страхе вырывается и убегает при виде мясной пищи. В дальнейшем нарастает заторможенность. Становится полностью недоступной. Иногда спонтанно шепчет, что ей страшно. Часто негативистична.

5/XI—54 г. Сразу после купирования шестого шока рассказала, что ей все время страшно: ни сестер, ни матери уже нет, «они сидят там». От еды ее бросает в жар и холод, делается «лихо». В уборную ее не пускают. На полу, на стенах «все видится». В голове мысли идут и идут: «то одно, то другое, то третье». Она уже не может этого выносить. «Все мысли плохие, печальные». Ей сделали так, что она не может ни говорить, ни двигаться. Говорит: «Вот здесь девочка все плачет, что она все плачет», начинает сама плакать без слез.

В дальнейшем заторможена, полностью недоступна. Не выполняет инструкции, отворачивается от собеседника, закрывается с головой одеялом, сопротивляется попытке изменить ее позу. Выплевывает пищу, кормится с принуждением. Временами плачет без слез. Иногда шепчет: «Страшно… лихо».

После 17 шока (29/XI) сообщила, что все о ней говорят, осуждают, когда она ест, говорят, что здесь «чьи-то поминки». Больная реагирует на каждый звук, спрашивает — что это и где. «Что шумит, какая, чья машина». Также обращает внимание на окружающие предметы: пятна на одеяле, тарелка в руках санитарки и т. д.

Больной проделано 32 инсулиновых комы и ввиду отсутствия эффекта с 27/ХП переведена на ЭСТ.

После 3-го Эс. припадка (3. I—55 г.) состояние больной резко изменилось. Поведение стало правильным, начала общаться с больными, доверчиво беседовала с врачом, активно участвовала в трудотерапии. Тоска исчезла, была даже несколько эйфоричной. Рассказывала, что все время была тоска, которая началась еще дома, было очень страшно. Казалось, что все люди хорошие, а она плохая, в чем-то виновата. Считала себя подсудимой, поэтому не ела. Приходившую на свидание дочь считала подставной. Казалось, что находится в тюрьме, осуждена на смерть, ждала этой казни. Казалось, что ее должны сжечь в кубовой.

Постоянно видела мертвецов, они появлялись перед ней один за другим, это были ее умершие родные и знакомые. Поэтому думала, что находится на том свете. Считала, что дочь ее тоже больная, ей угрожает смерть. В беспокойном отделении одну больную приняла за свою дочь, цеплялась за нее, тянула ее к себе. Так как эта больная была старая, то думала, что это над дочерью так издевались, сделали ее старой. Уговаривала ее бежать, не то показывала ей на пальцах решетку — значит, они находились в тюрьме. Все окружающие говорили о ней, иногда называли ее разными именами, в чем-то обвиняли. Если возбуждалась какая-либо больная, считала себя виноватой в этом. Какие-то голоса запрещали ей есть. Кругом слушала крик, стоны, плач. В окно видела как ее родные бежали в реку топиться. Видела большую яму, обрыв, туда же шли ее родные: дети, сестра и др. Как будто бы они согрешили против бога. Думала, что и она туда пойдет, т. к. она тоже грешница. Перед ней калейдоскопически проходили картины: видела леса, зверей, затем Кремль. За окном показывались картины, которые она знала по истории — образование Москвы и т. п. Когда смотрела в окно, то видела как вокруг здания ходил часовой. Видела вождя, лежавшего на соседней кровати, он был то живым, то мертвым. Когда ее вызывали к врачу, казалось, что вызывают на суд. Слышала лай собак, паровозные гудки. Казалось, что все поезда идут в Тарасовку, где находится пионерлагерь ее дочери. Временами слышала звуки выстрелов, бомбежки, крики. Видела пламя, все было так, как во время войны. Сама тоже шла туда, ясно видела даже воду под досками пола бомбоубежища (считает, что это вновь переживалось виденное и запечатлевшееся во время войны). Мертвецы на койках вдруг становились живыми. Сама себе временами также казалась мертвой.

Более подробно и последовательно рассказать об этих переживаниях не может, так как не все помнит, помнит только отрывки. Не может сопоставить пережитое с датами.

Первые дни после выхода из острого состояния не было достаточной критики к пережитому, затем критика полностью восстановилась.

Всего больной проведено 5 сеансов ЭСТ (3 развернутых припадка и 2 абортивных). После окончания лечения больная находилась в больнице еще около месяца. Состояние в общем было ровное, поведение правильное, настроение несколько пониженное, была астеничной, медлительной, ипохондричной. Легко возникали тревожные опасения за свою дальнейшую судьбу. Боялась, что ее уволят с работы и она лишится общежития. Скучала о дочери. Охотно работала на трудотерапии. Иногда видела кошмарные сны: мертвецов, могилы, себя на кладбище среди могил. К острому периоду сохранилась полная критика. Отмечала, что «снов наяву», как раньше, больше нет.

20/11 больная была выписана в состоянии значительного улучшения.

В нервном и соматическом статусе ничего особенного (неврологическая микросимптоматика вначале наводила на мысль о «стертом энцефалите»).

Моча — без патологии.

Ликвор 2/XI. Цитоз 3,3; белок 0,20 %0, р. Нонне — Аппельта, р. Ланге 001000, р. Вассермана в ликворе отрицательная.

Сахарная нагрузка 17/VIII. 93—143—118—121—99—93—87

Количество билирубина 10/VII 1—0,30 мг.

Катамнез. 16/1II—61 г. После выписки около месяца была в отпуске. В первые дни временами чувствовала усталость, иногда появлялась бессонница, периодически — кошмарные сновидения. Настроение часто колебалось в сторону понижения. Постепенно настроение стало равным, сон достаточным, глубоким. Появилось желание работать. Устроилась работать администратором в Министерство Культуры. С обязанностями справляется хорошо. Последний год повышена в должности, выбрана профгруппоргом. Строго соблюдает определенный жизненный распорядок: в одно и то же время питается, отдыхает. Сознательно избегает конфликтов. Живет одна, в отдельной комнате. Поддерживает близкие отношения лишь с дочерью. Прежних знакомств не возобновляет. С соседями и сослуживцами в хороших отношениях. Многое из своих болезненных переживаний еще помнит.

Можно предполагать, что впервые настоящее заболевание проявилось в 20-летнем возрасте, в послеродовом периоде после перенесенного тромбофлебита. В то время на протяжении трех месяцев отмечалось депрессивное состояние, обошедшееся без лечения. Второй приступ начался в мае 1954 г. (34 лет), после длительного периода, когда переутомлялась и недосыпала, выполняя сверхурочную работу, в непосредственной связи с психической травмой. Последняя обусловила отмечавшиеся в начале приступа реактивные черты проявлений. Стала тоскливой, нарушился сон, появились кошмарные сновидения, отдельные сенестопатии, ипохондрические идеи. Затем тоска и тревога усилились. Возникли бред значения, интерметаморфозы, ложные узнавания, нигилистический бред, развившийся до бреда Котара. Нарастала тревога, растерянность, дезориентировка, двигательная заторможенность, страх. Вышеуказанное состояние явилось переходным к онейроидному. Последнее выражалось субступором с негативизмом, мутизмом, с тревожной растерянностью. Онейроид перешел в состояние ориентированного онейроида, при котором были выражены многочисленные аффективные иллюзии. Затем наступило депрессивно-параноидное состояние с бредом интерметаморфозы, значения, ложными узнаваниями, перешедшее в дальнейшем вновь в онейроидное (ориентированный и истинный).

Выход из онейроида был критическим. Онейроидные переживания имели яркий образно-чувственный характер. Одновременно появлялись множественные вербальные иллюзии, галлюцинации, ложные узнавания. В аффективных проявлениях в этом периоде преобладали аффект страха, тревоги над аффектом тоски; себя больная воспринимала как виновную, осужденную на смертную казнь.

Переход в ремиссию характеризовался гиподепрессией, астенией, с возникавшими временами тревожными опасениями. Свои переживания в онейроиде больная определяет как «сон наяву».

По окончании приступа наступила глубокая ремиссия, продолжавшаяся шесть лет, характеризовавшаяся некоторыми гиперстеническими чертами.

Онейроид развился после этапа, характеризовавшегося депрессивным фантастическим чувственным бредом Котара при максимальном усложнении и наибольшей интенсивности всех его элементов.

У двух больных онейроиду предшествовал депрессивно-параноидный этап с бредом религиозно-мистического характера, тесно переплетающийся с бредом самообвинения, который в последующем имел определяющее значение для содержания онейроидных переживаний.

НАБЛЮДЕНИЕ No 21

К-ва, Н. А., 1928 года рождения. Поступила в больницу им. Ганнушкина 2 раза.

Первое поступление с 14/1 по 15/П—1961 г. Ист. бол. No 348. Второе поступление с 20/Ш по 25/IV—61 г. Ист. бол. No 1980.

Анамнез. Психически больных среди родственников не было. Больная родилась одной из близнецов, росла физически слабой, часто болела ангинами, воспалением легких. Была робкой и застенчивой, малоподвижной, замкнутой. В школе училась с 8 лет, с трудом. Успеваемость была удовлетворительная, за счет большой усидчивости. В школьные годы физически окрепла, стала более общительной, имела подруг. В 14-летнем возрасте перенесла гнойный отит правого уха. С этого же возраста пошла работать. Работала по две смены, утомлялась, голодала, чувствовала слабость, была резко физически истощена. Диагностировалось «истощение нервной системы», затем окрепла; работала на фабрике, училась в школе рабочей молодежи. В конце учебного года почувствовала переутомление, плохо запоминала прочитанное, стала рассеянной. Не спала по ночам, появилось безразличие к окружающим, уединялась. Нарастали какое-то внутреннее беспокойство и подозрительность. Слышала «оклики». Заметила, что окружающие подозрительно смотрят на нее, осуждают, испытывала страх, плакала, перестала есть. По этому поводу в 1945 г. впервые стационировалась в психоневрологическую больницу. После лечения шоковыми дозами инсулина выписалась. В течение года не работала, получив третью группу инвалидности. В дальнейшем нормализовался сон, настроение оставалось ровным. Была энергичной, встречалась с прежними знакомыми. Закончила курс машинописи, после чего работала по этой специальности в течение четырех лет.

В 1949 году вышла замуж. В 1950 году родила ребенка, роды были нормальными, однако через месяц развился мастит с температурой до 38°. Чувствовала себя слабой, видела перед глазами «мелькание искры», считала, что сосед «колдует» над ней, действует гипнозом. Внезапно возбудилась, кричала, обнажалась, куда-то стремилась. В это время вокруг видела все горящим, себя видела в аду. Из окон на нее смотрели искаженные злобой лица, злорадно смеявшиеся над ней. Слышала «голос старушек… твой брат погиб». Ощущала, что надвигается какое-то огромное несчастье над всей землей. Считала, что она и все ее родные будут уничтожены за какие-то грехи. Одновременно казалось, что родила сына-богатыря, который защитит ее и не допустит, чтобы она попала в обиду. Все это происходило «как во сне», и плохо сохранилось в памяти. В связи с этим состоянием стационировалась в 1950 году в психоневрологическую больницу, где находилась около 6 месяцев. О перенесенном за это время помнит лишь только, что как проснувшись однажды утром испытала чувство легкости и радости. Вновь хотелось жить. Пережитое вспоминалось каким-то смутным кошмаром, не хотелось о нем думать. Стала общаться с больными. Быстро включилась в трудотерапию, скучала о ребенке. После выписки из больницы приступила к прежней работе, вела домашнее хозяйство, оставалась заботливой и внимательной матерью, встречалась с прежними подругами, делилась с ними своими переживаниями. В это время муж стал пьянствовать, плохо относился к ребенку, принуждал ее делать аборты. В 1954 г. в связи с тем, что муж избил ее, выпила с целью самоубийства уксусную кислоту. Лечилась по поводу ожога пищевода. В 1955 г. родила второго сына, продолжила работать. Отношения с мужем все более осложнялись. В состоянии опьянения он часто избивал больную. Вынуждена была пойти на развод. Настроение стало подавленным, много плакала, плохо спала, сама обратилась к психиатру и в 1957 году в третий раз была стационирована. Помрачения сознания не было, фантастических переживаний не помнит, были ли. Настроение вскоре стало равным, была общительной, деятельной. После выписки работала машинисткой. Воспитывала детей, по характеру не изменилась.

В 1960 году муж вновь уговорил ее помириться. Спустя неделю вновь оставил ее. Чувствовала себя оскорбленной, обиженной, испытывала стыд. Узнала, что у мужа вторая семья. Нарастала тоска, беспокойство, бессонница. Все больше уединялась. Стало казаться, что сотрудники насмехаются над ней; слышала оклики по имени, перестала справляться с работой. По ее просьбе была вновь стационирована впервые в больницу им. Ганнушкина — 14/1—51 г.

В отделении была подавленной, безынициативной, малодоступной, малоподвижной, временами негативистичной. О своих переживаниях не говорила. Через 10 дней, в связи с отмеченным улучшением была выписана. Приступила к работе, но оставалась замкнутой, ни к чему не ощущала интереса, замечала, что сотрудники над ней смеются, переговариваются о ней между собой. В голове появились какие-то особые «звучащие» мысли, как бы как-то «сделанные»: она — вечная грешница, так как предала святцы и ей предстоит возмездие. Начала ходить в церковь, плохо спала. Тоска с тревогой все усиливались. Появилась мысль, что нет смысла жить. Намеревалась броситься под поезд. С целью отдохнуть уехала к матери в деревню. Несмотря на то, что за ней все ухаживали, она чувствовала себя подавленной. Временами все имело особый вид: люди как то становились другими. Однажды, лежа с открытыми глазами, видела перед собой чертей, которые должны были вынуть из нее душу.

Поступила повторно в больницу им. Ганнушкина 20/Ш—1961 г. Психическое состояние. Растеряна, лицо малоподвижное, тоскливое, движения замедленные, подолгу лежит в постели, недоступна. Временами ходит по коридору, неожиданно останавливается и смотрит в одну точку. За короткий период становится более доступной. Отвечает односложно, не знает числа и месяца. Год называет правильно. Себя называет «Иудушкой», «ведьмой», «преступницей», «грешницей», заявляет, что должна в аду гореть. Слышит внутри головы мужской голос, который как бы мысленно ей говорит, что ее ждет кара. С 27/III—61 г. менее депрессивна, иногда общается с больными. В беседе с врачом жалуется на то, что все время ждет какого-то несчастья, так как нарушила религиозный обет. Называет себя грешницей. Рассказывает, что на мгновенье ощущала себя как «во сне»; находилась в какой-то церковной комнате с множеством икон, толпой мужчин и женщин в церковных одеждах, которые шептали и винили ее в греховности. Временами чувствовала себя находящейся в аду, казалось, что она летает в каком-то «церковном мире» и мысленно чувствует как этот мир упрекает ее в предательстве и выдаче религиозных тайн. К концу беседы речь больной становится все более заторможенной, ответы лаконичными, паузы длительнее, лицо принимает растерянное и тревожное выражение, перестает отвечать.

С 2/IV охотно вступает в беседу, последовательно сообщает анамнестические сведения, общается с больными, только иногда становится растерянной и заторможенной. Рассказывает, что ею временами по-прежнему владеют «навязчивые мысли» как бы кем-то сделанные и звучащие внутри головы — что она совершила грех, «выдала святцы». По ночам снятся сны с кошмарным содержанием, которое продолжается из ночи в ночь. Говорит, что понимает болезненность переживаний, но глубоко в душе чувствует, что кто-то обвиняет ее, кто-то заставляет так думать.

С 5/IV постепенно становится активнее. Появляется стремление к деятельности, движения, мимика становятся все более живыми.

С 10/IV вполне упорядочена, спокойна, понимает, что была больна, рассказывает, что в первые дни после поступления не знала — где находится, окружающее воспринимала как ад, кипела в смоле вместе с грешниками устрашающего вида. Все это было ужасно, страшно, мучительно. Временами летала по небу «в объятиях демона». Все это воспринимала как реальность и сон одновременно. Точно не знает, сколько это длилось, но имела чувство, что это тянется очень долго. Время текло медленно. Затем как-то сразу проснулась и поняла, что она находится в больнице для лечения. Когда, в какие часы и дни и в какой последовательности были эти переживания — не может сказать. Что она делала в это время — определить не может.

Отмечается некоторая пассивность, жалуется на недостаточность энергии, спрашивает о том, сможет ли справиться с работой. Порою высказывает опасения о возможности повторения болезни.

Соматическое состояние. На коже левой кисти и предплечья правой кисти и левой ягодицы рубцы от ожогов.

Нервная система без патологических знаков. Лабораторные данные в норме.

В таком состоянии выписана 25/IV—61 г.

Через 10 дней, во время амбулаторного посещения отмечалось хорошее самочувствие, высказывала реальные планы на будущее. Сама расценивает, что глубоких изменений характера не замечает, но както стала более раздражительной и временами повышенно утомляемой.

Заболевание началось в 1945 году (16 лет) после психической травмы на фоне большого переутомления, физического истощения. Появились нарушение сна, эмоциональная лабильность, беспокойство. В дальнейшем присоединились страх, аффективные иллюзии, бред значения, осуждения. После лечения ЭСТ наступила глубокая ремиссия, продолжавшаяся пять лет.

Второй приступ — в 1950 году — развился остро после нормальных родов и мастита с фебрилитетом. Начало проявилось растерянностью, бредом значения, явлениями психоавтоматизма, тревожно-импульсивным возбуждением. Состояние быстро перешло в онейроидное с депрессивными фантастическими переживаниями, слуховыми галлюцинациями. Онейроид закончился критически. Приступ продолжался 6 месяцев, по окончании его у больной отмечалась частичная амнезия к перенесенному. Последовавшая ремиссия длилась около трех лет.

Третий приступ заболевания, бывший в 1957 году (28 лет), повидимому, можно расценивать как быстро преходящий, имевший реактивное происхождение.

Четвертый приступ в 1960 году (32 лет), как и предшествовавшие, развился после психической травмы. Его начало выразилось нарастающей тоской, беспокойством, бессонницей, бредом значения и осуждения, аффективными иллюзиями. На вышеописанном фоне появился образный ментизм в виде звучащих мыслей мистически-религиозного содержания, имевший насильственный характер, а вскоре вслед за этим развился религиозный бред. В последующем возник онейроид со сложной аффективной структурой (тоска, тревога, сильнейший страх) и фантастическими переживаниями религиозно-мистического содержания яркого образного характера. Разительной была диссоциация между внешними бедными проявлениями (отмечалась лишь небольшая замедленность движений, пониженное настроение, временами маловыраженная растерянность, фиксированность взгляда) и крайней напряженностью внутренних переживаний.

Онейроид перешел в состояние, характеризовавшееся бредом значения, осуждения, ментизмом в виде звучащих мыслей. Затем при нарастающей тревоге вновь возникли бред интерметаморфозы, нигилистический бред с явлениями психоавтоматизма, развился онейроид с религиозным, фантастическим бредом.

При обратном развитии приступа временами появлялся образный ментизм насильственного характера. При этом сразу резко падала критика к перенесенному, появлялись отдельные идеи религиозно-бредового содержания. С исчезновением ментизма пропадали бредовые мысли, возвращалась критика к перенесенному.

О своем поведении в онейроидном периоде, окружающей обстановке помнила смутно, отрывочно. Не знала, сколько времени была в указанном состоянии, казалось, что время тянулось крайне долго.

После состояния с астеническими проявлениями, временами возникавшими сомнениями в выздоровлении, наступила глубокая ремиссия с гиперстеническими и отдельными астеническими чертами.

НАБЛЮДЕНИЕ No 22

М-в, Г. И., 1905 года рождения. Поступал в больницу им. Ганнушкина пять раз.

1-е поступление — с 6/IX по 2/Х—1950 г. Ист. бол. No 2477.

2-е поступление — с 12/Х по 23/XI—50 г. Ист. бол. No 2878.

3-е поступление — с 16/III по 21/VI—51 г. Ист. бол. No 702.

4-е поступление — с 9/VIII по 19/ХП—54 г. Ист. бол. No 2107

5- е поступление — с 5/VI по 7/VIII—58 г. Ист. бол. No 2924.

Анамнез. Психических заболеваний в семье не было. Отец умер в 1950 г. от рака пищевода. По характеру был добрый, общительный, хозяйственный, работал кладовщиком. Мать — 1882 года рождения, живая, добрая, заботливая, общительная. У больного три брата и одна сестра. Семья дружная. Больной окончил 4 классов школы. О детстве и ранней юности данных нет.

С 1929 г. живет в Москве. Первые годы работал масленщиком на авторемонтном заводе, затем после женитьбы стал работать кладовщиком. В работе аккуратен, исполнителен. В свободное время занимался ремонтом велосипедов. Интересы больного всегда были сосредоточены на личном хозяйстве, не стремился к повышению своих знаний, был крайне экономным, бережливым. С детских лет у него все было в порядке, на месте, «разложено по коробочкам». На развлечения денег не тратил. Шуток не понимал. С людьми знакомился легко, но ни с кем близко не сходился и в общем был малообщителен и друзей не имел. Женского общества сторонился. Был всегда религиозен, в церковь не ходил, но говорил о себе, что он верующий. Садясь за стол, всегда крестился. Отличался мнительностью и тревожностью в отношении своего здоровья. Боялся простуды, по малейшему поводу обращался к врачам.

В 1934 году купил на рынке несколько шкурок меха с клеймом «экспорт». Разволновался, говорил, что за эту покупку его «могут забрать», просил брата спрятать шкурки. В это же время на работе произошла у сотрудников какая-то неприятность, не имевшая к больному никакого отношения. Стал возбужденным, всех окружающих называл шпионами, говорил, что за ним следят, что-то ему «подстраивают», плохо к нему относятся. Перестал есть. В состоянии острого возбуждения был доставлен в 1-ю городскую психиатрическую больницу, там продолжал отказываться от пищи. Через неделю возбуждение прошло, родственники, вопреки совету врачей, взяли больного домой. Дома около месяца ни с кем не разговаривал, почти не двигался, питался с принуждением. Иногда говорил, что «за ним шпионят», что «родственники поддельные». Плохо спал. Через месяц стал понемногу двигаться, выходил с братом на улицу, но был подозрителен, растерян, часто старался спрятаться, всему придавал особое значение: например, если его кто-нибудь угощал папиросой, потом переспрашивал брата — видел ли он, кто дал ему папиросу.

Постепенно состояние выровнялось. Говорил, что все пережитое во время болезни было «как во сне».

Через 3 месяца полностью выздоровел и приступил к прежней работе. Изменений в характере, поведении, образе жизни больного окружающие не отмечали.

В 1935 году больной женился на своей землячке — деревенской девушке. Считался хорошим семьянином, хозяйственным, трудолюбивым. После женитьбы образ жизни больного не изменился. Оставался заботливым, бережливым, домоседом. К жене относился заботливо, но ласков никогда с нею не был.

С 1939—1940 г., после приезда тещи, отношения в семье стали неровными. Больной ссорился с тещей и с женой, был придирчив, больше чем раньше вмешивался в мелкие хозяйственные вопросы, раздражался. После ссор просил у жены прощения, объяснял свои вспышки «нервностью».

Отличался большим трудолюбием, никогда не сидел без дела, часто даже не пользовался очередным отпуском. Когда завел поросят, постепенно опасался, чтобы его не обвинили в незаконных действиях, хотя ничего подобного не могло быть. В работе был до щепетильности честен и аккуратен.

До 1950 г. был психически вполне здоров.

Обследование на работе: 12 лет работает на одном месте, никаких недостач ни разу не было. По характеру мнительный, недоверчивый, на работе расстраивался и волновался из-за всяких пустяков, болезненно относился ко всем непорядкам.

За месяц до поступления в больницу стал говорить, что его арестуют, т. к. он преступник и растратчик, был тревожен, растерян, иногда речь была бессвязной. Отвечал не по существу.

Летом, в июле 1950 г. умер от рака отец больного. Тут же была ревизия на работе, после которой больного вызвали для дачи объяснений в комиссию Госконтроля. Стал мрачен, тревожен, тосклив, потерял сон, похудел, плохо ел, говорил, что он заболел раком, ходил к врачам. Работы, однако, не оставил. Постепенно совсем перестал следить за собой, не брился, почему-то ждал над собой суда, ареста, слышал оклики. Всем домашним говорил, что будет обыск. Плакал, молился, просил спрятать ценные вещи, просил прошения. Когда его 6/1Х—50 г. везли в психиатрическую больницу, говорил, что его везут в тюрьму.

На приеме заторможен, подавлен, жалуется на головные боли, «жить не хочется», не вполне доступен, несколько напряжен, мрачен. Слышит «оклики» и какие-то разговоры за стеной, но слов разобрать не может. Иногда на короткое время застывает в однообразных позах, молчит. К вечеру нарастает недоступность и напряженность. На следующий день больной лежит в постели с закрытыми глазами, не отвечает на вопросы, отказывается от пищи. К вечеру неожиданно вскочил, сказал, что «вокруг него организация», он «все знает», начал кричать, биться головой о стену, просил его спасти. После этого, в течение двух недель почти непрерывно находился в двигательном и временами речевом возбуждении. Стремился куда-то бежать, вскакивал с кровати и забивался в угол палаты, падал на пол, сбрасывал с себя белье, иногда бился головой о кровать, непрерывно крестился, что-то бормотал, ползал на коленях, пытался целовать ноги у окружающих. Иногда, вытянув руки, угрожающе кричал: «Вы меня не убьете, есть меня не заставите», «весь народ не замучаете. Вперед!» Говорит, что за ним следит секретная организация, слышит крики о помощи, плач, мольбы, стоны детей. Считает, что его семья уничтожена, что ему должны отрубить руки. Спрашивает «Что вокруг творится?», где он находится. От пищи отказывается, не спит, худеет, лекарств не принимает. Состояние возбуждения прерывается застываниями, когда больной лежит на постели с закрытыми глазами, не отвечает на вопросы, не реагирует на обращение, мышцы напряжены; при попытке изменить это положение мышечное напряжение нарастает. Неопрятен мочой и калом. Питается через зонд. Иногда бывает возбуждение в пределах постели: больной беспорядочно размахивает руками, пытается ударить, хватает проходящих мимо. Что-то бормочет, вскрикивает, шепчет слова молитвы. Иногда просит пить, но тут же выплевывает воду.

С 22/1X—50 г. больной заторможен, тосклив, иногда ажитирован, рыдает. Повторяет, что всех его родных нет в живых, он тоже мертв, замучен истязаниями и пытками. Дома ничего нет, ничего и никого не осталось. Просит «скорее решить его судьбу», шепчет молитвы. Через несколько дней спокойнее, хотя остается несколько депрессивным, сообщает, что «переживал нечто ужасное», не все помнит, «это был как бы сон»; видел себя в аду, вокруг были какие-то огромные трубы. Через эти трубы пропускали больных, которых принимал за грешников. Его мучили, пытали уколами, он хотел убить жену и детей и броситься под поезд. Потом он видел какой-то суд, все было необыкновенно, какие-то залы, люди, голоса. Испытывал сильный страх. Иногда казалось, что находится в тюрьме. Себя считал уже умершим. Казалось, что все родные убиты и изувечены.

Утверждает, что все это прошло, он выздоравливает, хочет домой. О пережитом рассказывает как о кошмарном сне. В отделении стал общаться с больными, приветлив, спокоен. Депрессии, бреда, галлюцинаций нет.

2/1х выписался домой.

Получал инъекции пентотала, клизмы из мединала с хлоралгидратом, внутривенно глюкозу с витамином В1, бехтеревскую микстуру.

РВ крови — отрицательная. Моча — норма.

Кровь: гемогл. — 74° /0 лейк. — 5000, чозин. — 4, палоч. — 6, сегм. — 57, лимф. — 31, моноц. — 2, РОЭ — 11 мм/час.

Биохимические исследования не проводились.

Дома первые дни был несколько насторожен, как-то особенно приглядывался к родным, к их действиям. Потом сказал, что эму казалось, будто это подставные лица, а не настоящие родные. После посещения сотрудников стал тревожен, говорил, что его арестуют, что приходили «специально за ним». Однако легко поддавался уговорам. Жаловался на головные боли, слабость, беспокойный сон.

Через 10 дней (12/Х—50 г.) больной вновь поступил в психиатрическую больницу, где оставался до 23/XI—50 г. Был вяловат, малообщителен, сензитивен, несколько подавлен. Жаловался на чувство неуверенности в себе, общую слабость и вялость. Работал на трудотерапии. Держался в кругу больных, был мягок, доступен, незаметен, иногда несколько ипохондричен, малообщителен. Вспоминая о переживаниях острого периода, говорит, что «в голове от болезни было много глупостей». Иногда вдруг возникала подозрительность к врачам, жене: заявлял, что попал повторно в больницу «по наговору жены», что врачи хотят своим лечением сделать из него «скелет для науки». Однако эти высказывания были нестойки.

23/XI—50 г. был выписан в удовлетворительном состоянии без каких-либо психотических явлений. Переведен на инвалидность II группы.

Анализ мочи и крови — норма.

В легких явления сухого плеврита справа (шум трения плевры и сухие хрипы по подмышечной средней линии).

Катамнез. После выписки 23/XI—50 г. не работал, дома вел себя правильно, ни в чем заметно не изменился, только может быть больше обычного занимался своим здоровьем. Лечился амбулаторно вливаниями глюкозы и магнезии, бромидами, физиотерапией. Чувствовал себя хорошо.

В январе 1954 г. участвовал в суде в качестве свидетеля. После суда состояние ухудшилось. Появились бессонница, страхи, идеи отношения, преследования, слуховые галлюцинации. Стал угрюмым, подавленным, слезливым, говорил, что окружающие что-то с ним хотят сделать.

В марте 1954 г. начал высказывать идеи самообвинения, просил брата убить его, стремился убежать, скрыться, были суицидальные мысли.

16/111 поступил вновь в психиатрическую больницу.

На приеме напряжен, угнетен, отвечает медленно, после длинной паузы. Убежден, что о нем все говорят, хотят сделать ему плохо, опасается ареста. В отделении в первые дни возбужден. В течение нескольких часов непрерывно крестится, растерян. Иногда выкрикивает какие-то церковные изречения. Импульсивно набрасывается на больных, ударил санитарку. При приближении к нему отскакивает, прижимается к стене, со страхом озирается, гримасничает, замахивается. Иногда сбрасывает одеяло и матрац на пол. На вопросы не отвечает. Не держит белья. Ползает по полу, хватает больных за ноги. Оказывает резчай-шее сопротивление при удержании, бормочет — «звери-люди, люди-звери». При успокоении едва слышным голосом отвечает на вопросы, сообщает, что на него нападают «звери-волки», «рычат, кусают». Видит истощенных людей, которые ломают ему руки, видит чертей и ангелов, слышит неприятные голоса, запрещающие ему говорить. Считает, что находится в аду, погубил все человечество, у него нет души, нет сердца, пустое тело. В дальнейшем днем большей частью лежит неподвижно, с закрытыми глазами, часами не меняя положения. На вопросы не реагирует. Питается через зонд. При попытке изменить положение резко сопротивляется. К вечеру становится растерянным, боязливым, тревожным, иногда часами молится или ритмически раскачивается всем корпусом.

В апреле больной перенес крупозную пневмонию с температурой до 39,5°. Психическое состояние не менялось, почти ничего не ел, иногда только пил. Общее состояние в течение недели (7—14/IV) было тяжелое, сопровождалось изменениями в крови (сдвиг влево, палочек 35 %— 9/1V).

С 16/IV психическое состояние улучшилось. Начал есть без сопротивления. Стал спокойнее, правильно отвечал на вопросы, правильно называл врача, сообщил, что его кормили отбросами, хотели отравить, хлеб был с горечью, так как к нему прибавляли осину. Просит отпустить его домой, где обещает «есть черный хлеб и воду».

Через несколько дней нормализовался сон. Стал приветлив, с чувством благодарности относится к врачам. Иногда с умилением целует врачу руки, называет врачей «добрыми душами», просит перевести его в спокойное отделение. Ест хорошо. Однако иногда становится тревожным, говорит, что вокруг все непонятно, неясно, как-то меняется.

Субфебрильная температура держится до конца апреля.

В мае больной мягок, приветлив в обращении, однако остается несколько настороженным, неуверенным. Держится в стороне от больных, охотно занимается трудотерапией. Ест мало, часто отдает часть пищи больным. Лицо гипомимичное, говорит тихим монотонным голосом. Иногда подолгу сидит один, устремив взгляд вдаль, шевелит губами. Неохотно вспоминает о переживаниях острого периода, ничего нового не сообщает. В настоящем галлюцинаций отрицает. Бывают кошмарные сновидения (видит бандитов, крушения). Жалоб нет, пребыванием в больнице на тяготится, настроение ровное, спокойное.

21/V—54 г. выписан домой.

До заболевания пневмонией и перед выпиской клинический анализ крови у больного — нормальный.

Холестерин в крови от 21/1II — 165,2 мг%. Билирубин в сыворотке по Герцфельду 49,92 мг% (норма до 12,5). Прямая реакция на билирубин слабо положительная.

Сахара в крови от 20/1II — 131 мг%.

Катамнез. После выписки из 5-го отделения в 1954 г. первое время оставался вялым, тревожным, часто обращался в амбулаторию, жаловался на недомогание, общую слабость, говорил, что у него «грудь как доска». Не работал. Дома помогал в хозяйстве жене и теще. Читал газеты. К братьям относился приветливо. К детям был требователен, строг. С тещей часто ссорился, упрекал ее в бесхозяйственности. Как и прежде, оставался очень аккуратным, следил за своим костюмом и костюмами детей, поддерживал общий порядок в доме. Оставался религиозным.

У больного отмечалось, что при неприятностях легко возникало тревожное и тоскливое настроение, расстраивался сон, но это быстро обходилось. На работу больной не стремился, не скучал без своего прежнего дела.

В мае 1954 г. перед прохождением комиссии ВТЭК стал придирчив, часто ссорился с женой, ревновал ее, волновался, что ему не дадут инвалидность. Жена, чтобы прекратить ссоры и разрядить обстановку, уехала на работу за город (в Загорск).

В июне больной прошел ВТЭК, получил инвалидность, стал спокойнее. Видимо, скучал без жены, но ни с кем не делился своими мыслями. Однажды в конце июля поехал к жене. Вернулся тревожным, говорил матери, что жена его «околдовала»: положила отраву в шоколад, которым его угощала. Утверждал, что жена ему изменяет. Рассказал, что хотел убить ее, упрекал себя в этом, плакал.

С этого времени (июнь) перестал спать, стал угрюмым, мрачным, испытывал страхи, высказывал бред отношения. Отказывался идти к психиатру, просил положить его в соматическую больницу (им. Боткина). Плакал, припоминал все свои плохие поступки. Перестал читать газеты, ничего не делал по хозяйству, плохо ел. Когда приехала жена, поссорился с ней и избил ее. После этого состояние еще ухудшилось: начал молиться, обвинял себя в неправильной жизни, призывал всех окружающих к молитве, к «праведной жизни», называл себя великим грешником. В таком состоянии 9/VIII—54 г. был помещен в психиатрическую больницу.

При поступлении заторможен, депрессивен, говорит медленно, тихим голосом, иногда нараспев, плачет, причем аккуратно вытирает глаза платком, тяжело издыхает. Держится в стороне от больных, большей частью шепчет молитвы, иногда начинает класть земные поклоны, креститься. Выражение лица то печальное, то блаженное. Называет себя грешником, обвиняет себя в том, что бил жену, оскорблял отца и мать, в детстве обидел девочку. Иногда с выражением экстаза, восторга говорит, что «бог его простил, но сатана еще путает». Ест мало, неохотно. Часто старается вызвать рвоту. Говорит, что ему нарочно дают плохую, отравленную пищу и от этого у него идет плохой запах изо рта и вызывается рвота. Иногда говорит, что пища «из уборной». Иногда становится совершенно недоступным, часами сидит, не меняя позы, беззвучно шевелит губами, устремляет взгляд в одну точку. Сопротивляется при попытке поднять его, бормочет «боже милостивый, все отстаньте от меня».

К вечеру становится более тревожным, боязливым. Сам сообщает, что слышит голоса, которые говорят, что его должны убить, растоптать ногами и спустить в уборную. Считает, что это говорят окружающие больные; соглашается что это — проявление болезни, но тут же говорит, что он согласен умереть, так как совершил преступление — убил жену.

Через неделю больной ночью импульсивно набросился на одного из больных и разбил ему лицо. Резко сопротивлялся, кусался, стереотипно повторял «за что, за что?» Был переведен в беспокойное отделение, где первые дни был крайне напряжен, тревожен, испытывал страхи, озирался по сторонам, пытался куда-то бежать, набрасывался на персонал, пытался ударить. На вопросы не отвечал, только беззвучно шевелил губами, не держал белья. Иногда начинал целовать руки врачу, говорил, что в стенах больницы замурованы замученные больные люди, что вокруг происходит что-то страшное. Одна картина сменяет другую — то это воплы людей, протягивающих к нему с мольбой руки, то это дома, улицы и по ним движутся убитые горем люди, с опущенными головами.

Слышит, как говорят, что все люди гибнут, замучены врагами, на земле нет счастья. Слышит крик и зов своих детей. Считает, что они погибли. Вообще, вокруг гибнут люди за веру в бога, гибнет народ. Он находится в аду, это ужасно, всех мучают, у него вырывают нос, хотят выколоть глаза, бьют по лицу. Мысли его воруют, у него пустая голова, он весь ослаб. Он видел, как во сне, бога на солнце, вообще перед глазами проходят «страшные сны». Он плохой человек, его никто не уважает, жена ему изменяла, отравляла его, заколдовала. Все это произносит тихим монотонным голосом. В такие моменты удается выяснить, что больной знает где находится, знает с кем говорит, но даты и месяца не знает, не может сказать — сколько времени находится в больнице, — «может быть, несколько десятков лет».

Вид у больного лихорадочный, глаза мутны, рот сухой, на губах герпес. Не пьет и не ест, питается искусственно, сопротивляется. Иногда целые дни, вытянув вдоль туловища руки, лежит в постели, смотрит в одну точку, мышцы напряжены. Во время свидания бросает продукты, принесенные женой, кричит, что они отравлены. Иногда с жадностью берет в рот и разжевывает принесенную родными пищу, но тут же ее выплевывает прямо в тарелку. Высказывает ипохондрические жалобы: не работает сердце, не опорожняется желудок, кишечник не работает. Ощущает запах жженой резины.

С/4 X больной лечится инсулином. Первые дни малодоступен, не встает с постели, не открывает глаз. Силой приводится к врачу, безнадежно машет рукой, едва слышным голосом говорит, что «все кончено», его «все бьют», «не дают спать». Вздыхает.

5/XI — шесть шоков, переведен в спокойное (10) отделение.

В течение нескольких дней стал более тосклив, малоподвижен, малодоступен. Снова говорил по вечерам, что слышит крики замученных родных, рвался из палаты. Говорил, что родных кладут на электрический стул, ему тоже грозят страшными муками. Такие же высказывания повторились и в гипогликемическом состоянии. Говорит, что то сверху, то снизу слышит (ясно ушами, как голос врача) стоны родных, мать уже нежива. При кормлении выплевывает пищу, говорит «ешьте сами, мучители», «пытайте, издевайтесь». После купирования шока пытался выйти в коридор, так как там слышит крик матери. После десятой комы спокойнее, ест хорошо, не слышит голосов. Бывает среди больных, но не общается с ними. Грустен, медлителен, хочет домой, часто задумчив (24/XI—шок No 16).

В дальнейшем вне инсулина стал менее заторможен, но по-прежнему тосклив, вздыхает. Говорит, что не помнит своих переживаний при переводе в беспокойное отделение (онейроид), называет себя «жестоким» человеком, холодным, черствым, раздражительным.

При появлении выраженных гипогликемических состояний в период лечения плачет, целует врачу руки, говорит, что он недостоин внимания врача, лечения. Отказывается от питья раствора сахара и завтрака. К вечеру тревожен, жалуется на головную боль, плохое самочувствие. Иногда с тоской говорит о доме, что там без него не справляются, не заготовлено топлива, корма для коровы.

С 22/Х начались шоки на 40 ед. Протекали без особенностей, выходит быстро, охотно ест. Продолжает оставаться тоскливым, высказывает идеи самообвинения. Отрицает галлюцинации.

После 5—6 коматозных состояний стал лучше есть. Бредовых высказываний нет. В последующем спокоен. Несколько астенизирован. В часы трудотерапии работает. При встрече с женой извиняется за неправильное поведение в прошлом. Хочет видать детей. Соглашается, что бывшее «возможно, болезнь».

Выписан 19/ХП—54 г.

Физическое состояние. Питание удовлетворительное. В легких рассеянные сухие хрипы. Тоны приглушены. Живот мягкий. Печень не прощупывается. Артериальное давление 140/100—140/90.

Кровь: гемоглобин — 72мг%, лейк. 9000, РОЭ — 10 мм в 1 ч.

Моча — норма.

Рентгеноскопия: легочное поле повышенной прозрачности.

Аорта уплотнена.

Неврологическое состояние. Правая глазная щель уже левой. Зрачки равномерны. Реакция на свет вялая. Нистагма нет. Асимметрия лица. Сухожильные и периостальные рефлексы оживлены, коленные справа выше. Клонусоид стоп. В позе Ромберга устойчив. Тремор языка, пальцев. Сальность лица. Гипомимия.

Заключение невропатолога. Остаточные явления контузии головного мозга. Гидроцефалия. В ликворе — белок 0,1 %. Ликворное давление повышенное.

После выписки в декабре 1957 года не работал, имел II группу инвалидности. Активно занимался домашним хозяйством. Постоянно имели место колебания настроения. То по несколько дней бывал подавлен, напряжен, то наступало повышенное настроение, когда испытывал желание «помогать всему человечеству».

Все время беспокоили навязчивые мысли о войне о близкой гибели. Вел уединенный образ жизни, неохотно встречался с новыми людьми. Постоянно испытывал чувство, что все окружающие, в том числе жена и дети, относятся к нему неблагожелательно, жена изменяет ему.

Последний месяц усилились головные боли, настроение было подавленным, тревожным. Появились мысли, что родные хотят его отравить. Считал, что с этой целью теща ходила на кладбище обмывать покойников и эту воду давала ему пить. Пища имела неприятный запах.

Был стационирован 5/VI—58 г.

Психическое состояние. Вначале малоподвижен, угрюм, подавлен. К больным относится с неприязнью. Жалуется на головную боль, «наплывы мыслей» — на тему о неизбежности войны и в связи с этим — эго близкой гибели. Тяготится этими мыслями.

В последующие дни появились растерянность. Стал еще более угрюмым, подавленным. Спит тревожно, встает молиться. Отвечает после длительных пауз, неохотно. Слышит «голоса», «крики родных», которых уничтожают «люди сверху». Он понимает, что погиб, «ему уже ничто не поможет».

11/VI начато лечение аминазином с 50 мг. Остается тревожным, с больными не общается. Со слезами заявляет, что на душе «тяжкий грех». Много лет назад он больную собачку отвел в лес и убил ее, вместо того, чтобы лечить. За это ему не полагается есть хлеб. Он грешник, он всех обманывает. Его может спасти один бог — «поэтому он все время молится».

21/VI—58 г. 11 доза лечения аминазином — 250 мг. Заметно спокойнее. Врача встречает с улыбкой. Говорит: «крики близких — это было от болезни». Понимает, что все «живы и здоровы».

Продолжает считать себя»грешником»за то, что когда-то убил собаку.

В последующие 10 дней настроение становится повышенным. Встречает врача с улыбкой, заявляет о «великолепном» самочувствии. Держится развязно, без должного чувства дистанции.

С 10/VII—58 г. упорядочен. С врачом приветлив, держится с тактом. Настроение повышенное. Часто шутит. Отмечает, что впервые за все годы болезни период выздоровления у него наступил в больнице. Ранее он выписывался «до выздоровления» и «доходил дома». Впервые после приступа ощущает повышенное настроение. Говорит, что по-настоящему лишь теперь осознал свою болезнь. В отношении религиозных убеждений сохраняет прежнее суждение. Длинно резонерствуя, уверяет врача, что «бог есть», намеревается посещать церковь.

Выписан 7/1II.

Проведено лечение аминазином — 58 дней до 300 мг в сутки.

Катамнез. При обследовании 28/IV—1961г. приветлив, охотно вступает в беседу. Жалуется на временами появляющиеся раздражительность, угнетенное настроение, бессонницу, «плохие» мысли. В это время кажется, что его раздражают предумышленно, специально. Отмечает у себя понижение работоспособности, повышенную утомляемость. Малообщителен. Живет один.

Заболевание развилось у тревожно-мнительной личности в возрасте 29 лет. Появилась беспричинная тревога, затем бред значения, отношения, резкое психомоторное возбуждение. На высоте приступа имели место переживания, которые больной впоследствии определял «как во сне». В последующем проявился бред значения, отношения, интерметаморфозы. Наступившая глубокая ремиссия продолжалась 14 лет.

Второй приступ возник в 1950 году, начавшись с бессонницы, беспричинной тревоги. Затем присоединились бред отношения и преследования с идеями самообвинения, аффективные иллюзии. Затем нарастали тоска, тревога, возник бред Котара. Указанное состояние перешло в онейроидное с депрессивным религиозным бредом, обильными сенестопатиями.

На своем протяжении онейроидное состояние проявлялось то истинным, то ориентированным онейроидом, неоднократно прерывалось, переходя вновь в состояние с бредом Котара, бредом значения, аффективными иллюзиями. Выздоровление наступило после периода, длившегося полтора месяца, когда на фоне неглубокого сна, временами усиливающейся тревоги проявлялась ранее указанная симптоматика (бред значения, интерметаморфозы).

В дальнейшем дважды (в 1954 и 1958 гг.) возникали приступы, аналогичные вышеописанному, с отдельными особенностями в клинической картине (так, 1958 г. до онейроида, наряду с бредом значения, отмечался образный ментизм).

Свои переживания в онейроиде больной определял как «страшные сны». Имела место ярко выраженная потеря чувства времени, больной считал, что находится в больнице «несколько десятков лет».

Ремиссии характеризовались аффективной неустойчивостью при постоянном пониженном настроении, периодически проявлявшимися подозрительностью, недоверчивостью, элементами параноидного поведения.

НАБЛЮДЕНИЕ No 23

Л-ская, Р. М., 1907 года рождения. Поступила в больницу им. Ганнушкина семь раз.

1-е поступление — 9/VIII — 29/IX—1957 г. История болезни No 3235.

2-е поступление— 1/П — 15/IV—1958 г. История болезни No 555.

3-е поступление —29/Х—58г. — 13/1—59 г. Ист. бол. No 5966.

4-е поступление— 13/VI—18/VIII—1959 г. Ист. болезни No 3222.

5-е поступление — 24/VIII — 14/Х—59 г. Ист. болезни No 4570.

6-е поступление— 11/VI — 26/XI—1960 г. Ист. болезни No 3309.

7-е поступление —4/XI1—60 г. — 28/111—61 г. Ист. болезни No 70124.

Анамнез. Младшая сестра больной покончила жизнь самоубийством.

Больная родилась в срок, росла болезненным ребенком. В детстве перенесла корь, грипп, ангины, в дальнейшем ревмокардит. В школе училась средне, окончила 7 классов, затем 2 курса фармацевтического техникума. Менструации с 15 лет, были регулярными. В связи с замужеством оставила учебы. В 1930 г. вышла замуж вторично. Имеет одну дочь от первого брака и сына от второго.

По характеру доверчивая, общительная, обидчивая и реактивная. Однажды после ссоры с мужем хотела утопиться. Работала секретарем, управделами. В 1941 г. обострение эндокардита. С того времени инвалидность второй группы.

Тогда появилась недоверчивость к людям. В день смерти мужа в 1948 г. (еще до его смерти) вдруг ярко представила себе всю обстановку на его работе со стоящим посреди гробом. Ясно слышала музыку, чувство как будто бы он уже умер. Когда от врачей узнала о его смерти, сделала суицидальную попытку, но была удержана. Затем нарастало возбуждение, смутно воспринимала окружающее (точно не помнит). В течение пяти месяцев лечилась в больнице им. Соловьева. Применялась инсулинотерапия. Выписалась инвалидом II группы.

Чувствовала себя хорошо, но стала более замкнутой, чем до заболевания. Работала художником по тканям. В 1964 г. перенесла операцию по поводу парапроктита. Временами беспокоили сжимающие боли в области сердца. Летом 1956 года неожиданно изменилось состояние. Все вокруг казалось измененным, шла война. Ее спустили на парашюте в одном халате. При спуске порвался рукав халата, а сзади была наклеена полоска с надписью: «Проститутка». Все время слышала голоса (содержания их не помнит), плохо воспринимала окружающее. Лечилась в больнице им. Кащенко.

После выписки возник вскоре новый приступ. Работала в ночную смену, вдруг показалось, что горит фабрика. Бегала, звала на помощь. Считала, что она во всем виновата. Хотела покончить жизнь самоубийством, но образ сына помешал этому. Вновь лечилась в больнице им. Кащенко, где была заторможенной, растерянной, недоступной, кормилась с принуждением. Позже заторможенность уменьшилась, высказывала идеи отношения, воздействия, испытывала слуховые галлюцинации. Постепенно стала живее, доступнее. Долго удерживалась астения. В конце пребывания доступна, скучала о сыне, интересовалась выпиской. Была упорядоченной, участвовала в трудовых процессах. Лечение — аминазином.

После выписки находилась дома лишь два месяца. Была вялой, фактически не работала. Вскоре появился страх, думала, что о ее работе дома знает фининспектор, что люди допытываются, преследуют. Слышала, что ее называют воровкой, симулянткой. Не могла ничего делать, все дни лежала, не ела.

С 9/VIII по 29/IX находилась в больнице им. Ганнушкина. В отделении первое время заторможена, напряжена, растеряна, тревожна, озирается, выражение лица хмурое, ест с принуждением. На вопросы отвечает вопросами и после длительных задержек, часто не отвечает совсем. Из отдельных высказываний выяснилось, что испытывает страх, слышит как ее называют «симулянткой».

Со 2/1X спокойнее, ест самостоятельно. Знает, что в больнице, просит о выписке. Вопросы о болезненных переживаниях оставляет без ответа. Постепенно все более спокойна, участвует в трудотерапии. Скучает по сыну. Долго держится астения. Затем упорядочена, общается с больными, просит о выписке. О болезненных переживаниях почти не помнит, о первых днях пребывания в больнице не помнит совсем. Говорит, что не ела, т. к. боялась отравления.

Аминазинотерапия 44 дня до 200 мг в сутки.

Выписана в состоянии ремиссии «С».

После выписки занималась домашним хозяйством, общалась с прежними знакомыми. Была спокойна, мягка. Однако спала лишь со снотворным. С января 1958 г. не могла спать и при этом условии 15/1— 58 г. случайно упала, получила перелом костей правой голени. С того времени появились страхи, говорила о преследовании, высказывала опасения о сыне. Плохо ела, перестала отвечать. В связи с переломом находилась в Басманной больнице, откуда была переведена в больницу им. Ганнушкина.

Стационирована с 1/П но 15/IV—1958 г.

Психическое состояние. Первое время лежит в застывшей позе, неподвижна. На лице выражение тревоги, страха, недоумения. Взор блуждающий, «отрешенный». Не отвечает, ест с принуждением. Мышцы конечностей напряжены, оказывает активное сопротивление. На 8-й день сказала, что есть не разрешают «голоса». Не знает жив ли сын, так как там, где она живет, произошел обвал метро. Тревожна.

22/11 с улыбкой на лице рассказала, что еще недавно вечером не понимала, что она в больнице: казалось, что она в магазине. Окончена торговля, разостлали всякие шелка, поставлены закуски, льется чудесная музыка. Сейчас убеждена, что у нее под гипсом на больной ноге лежит «лауреатская книжка, давит на ногу».

С 28/11 начато лечение аминазином. С этого времени настроение приподнятое, говорлива, кокетничает. Говорит, что., снятся чудесные сны», она «где-то бывает», видит «много интересного». Подробнее вспомнить не может.

В последующем такие «сны» возникали лишь при отмечавшейся повышенной температуре (в связи с ангиной).

В конце пребывания спокойна. Рассказала в дополнение к отмеченному выше, что видела мчащийся поезд, переехавший ей ногу (в это время болела нога под гипсом). Когда ходила на рентген, какой-то мужчина вложил ей под гипс «лауреатскую книжку». Временами плохо понимала, что в больнице. Многого не помнит.

Аминазинотерапия проводилась 15 дней с суточной дозой до 100 мг,

Физическое состояние: выше среднего роста, избыточного питания, АД — 135/75. Тоны сердца приглушены. В легких везикулярное дыхание. Небольшая деформация обл. прав, голеностопного сустава. Со стороны ц. н. с. — без особенностей.

ЭКГ — незначительные изменения миокарда. Во время аминазинотерапии у больной частые ангины и стенокардические боли в области сердца.

Протромбиновый коэффициент крови — 98°/0. Анализ крови и мочи в пределах нормы.

После выписки первое время спала не всегда хорошо, терялась в домашних делах. Затем хорошо себя чувствовала, вела все хозяйство. На два месяца ездила самостоятельно к знакомой в гости. Писала хорошие письма: была активна, общительна. После возвращения из гостей (за 2 месяца до поступления) стала иногда слышать оклики, снизился аппетит. Последнюю неделю казалось, что за ней следят, начала застывать. Стала недоступной, плохо спала и ела. Стационирована.

Психическое состояние. Недоступна, мутистична. Лежит неподвижно, почти не меняя позы, легкое напряжение мускулатуры тела. Взгляд устремлен вдаль, напряженный, на лице часто выражение тоски и испуга. При оклике переводит взгляд на врача, но остается молчаливой, чаще выражение лица не меняется, но иногда увидев врача улыбается. Обследованию не сопротивляется. Кормится с принуждением. Через неделю после начала аминазинотерапии стала лучше есть, следит взглядом за врачом, но остается недоступной. Неожиданно спросила — зачем ее лечат. Затем, оставаясь растерянной, постепенно становится доступнее.

29/XI раскрывает свои переживания. Она понимает, что находится в больнице, по все окружающее ее пугает, больные следят за ней, слышит из соседней комнаты мужские голоса, которые говорят о похоронах. Боится, что ее убьют, отравят. Все происходящее вокруг непонятно, «странно». Неточно ориентирована, не знает сколько времени в больнице. Все время в страхе ожидает, что ее должны повесить, убить, отравить, не знает за что. Не знает, сколько времени в больнице, но долго, «все время». Кажется, что больные за ней следят, с какой-то непонятной целью ей делают клизму. Окружающее кажется «странным», угрожающим. Все вокруг тоже ждут страшного, например, «отправки трупов». Спрашивает, не кажется ли все это ей. Но тут же просит убить; спрашивает —можно ли ей уйти домой и тут же говорит, что «дома наверное нет. Там все списано». Думает с трудом: мысли путаются.

С 1/ХП растеряна, почти недоступна. Испытывает страх. Вдруг говорит, что за ней следят. Спрашивает — каким поездом она уехала. На вопрос — где она, ответила — в Кащенко. Вскоре спросила, скоро ли ее расстреляют.

В последующем состояние колеблется. Чаще доверчива с врачом, охотно говорит о переживаемом: все непонятно, в действии окружающих видит угрозу жизни. Слышит «голоса» императивного характера. В голове мысли «путаются». Говорит отрывочно, бессвязно, часто непонятно. С 25/ХП спокойнее, «голосов меньше». Старается игнорировать все еще остающееся ожидание «ужасного». Выходит на работу.

С 30/ХП спокойна, приветлива, вполне упорядочена. Правильно ориентирована. Рассказала, что однажды переживала иную обстановку: первый раз будто была в крематории, где включала горящие печи, собирала трупы, венки. Второй раз — на кладбище у мужа. Оба эти места были связаны с больницей, так выход из крематория приводил ее в больницу. Относится к перенесенному с критикой. Рада выздоровлению, благодарит врача, охотно работает, тепло встречает сына, рассказывает о том, какой он заботливый и внимательный к ней.

Проведенная терапия — аминазин 52 дня с максимальной суточной дозой в 300 мг.

Выписана с ремиссией.. С».

По выписке чувствовала себя хорошо. Занималась домашним хозяйством, посещала знакомых. Затем стала задумчивой, грустной, говорила, что она сыну «в тягость», что ее упрекают в плохом хозяйничанье. Иногда говорила, что за ней следят. 9/VI сделала суицидальную попытку. Была стационирована в институт им. Склифосовского, откуда переведена в больницу им. Ганнушкина.

Стационирование с 13/VI—59 г. по 18/VIII—59 г.

В отделении заторможена, растеряна, лицо неподвижное, настроение подавленное. Временами тревожна, в страхе оглядывается. С врачом недоверчива, отвечает лаконично, часто с задержкой, или не отвечает совсем. Дезориентирована во времени: то говори! «здесь диспансер»; не понимает что вокруг происходит. Вдруг спрашивает: «А инвалидность у меня есть или нет?» В дальнейшем несколько менее заторможена, остается угнетенной. Говорит, что пища стоит в желудке. «Желудок не варит».

С 6/VII занимается трудотерапией. Высказывает идеи отношения. Кажется, что все вокруг о ней говорят плохое. Произнесла слово «контрреволюционеры». Это тоже к ней имеет отношение. Угнетена. Высказывает суицидальные мысли.

С 9/VII менее угнетена. Отвечает охотнее. Считает, что в институте Склифосовского. Врача принимает то за следователя, то за прокурора. Называет день недели, число не знает. Рассказала, что находясь в больнице «видела много страшного» — ехала на крыше трамвая, свесив ногу; через некоторое время нога оказалась отрезанной. Тут же играл патефон. В другой раз видела множество обнаженных бородатых мужчин.

С 16/VII спокойнее. Астенизирована. Врача называет то прокурором, то врачом. Разговоры больных перестала относить к себе.

18/VII. Спокойна. Активно работает, показывает отдельным больным как выполнять отдельные вещи. Ориентирована. Охотно рассказывает о пережитом. Перед суицидальной попыткой не спала совсем несколько ночей. Когда везли в Институт им. Склифосовского, думала, что в вытрезвитель. Разговоры окружающих относила к себе, поняла, что ее обвиняют в воровстве. Заметила, как один из сопровождающих выходил и принес завернутые в бумагу драгоценности, показывал их. Она была его сообщницей в воровстве. Затем заходила в ювелирный и мясной магазин. Из магазина ехала на крыше трамвая. Там стоял патефон, на нем вращалась пластинка. На ней сидела больная, свесив ноги, и вращалась вместе с пластинкой. Когда стала подъезжать к Преображенской площади, поняла что ее везут в больницу им. Ганнушкина.

В больнице неточно понимала, где она, не ориентировалась во времени. Все время ощущала себя обвиняемой в воровстве, ждала расплаты, испытывала страх, была насторожена. В последующем угнетена, вяла. Затем раздражительна, высказывает отдельные идеи отношения.

Перед выпиской настроение устойчивое, спокойна. С критикой относится к перенесенному.

Аминазинотерапия закончена.

После выписки три дня настроение было ровным, на ночь принимала по 100 мг аминазина. Затем стала плохо спать, говорила, что соседи за ней следят. Была угнетена. На 4-й день стала заторможенной, перестала есть и принимать лекарства.

С 24/VIII по 14/Х вновь стационировалась в больницу им. Ганнушкина.

Психическое состояние. При поступлении заторможена, молчалива, угнетена. Ни с кем не общается. На вопросы отвечает с задержкой, многое оставляет без ответа. О своих переживаниях не рассказывает Растеряна, не ориентируется во времени. Больницу называет правильно. Ест с принуждением. 28/VIII с улыбкой вдруг рассказала, что летала на парашюте.

В процессе лечения постепенно становится живее, разговорчивее, оставаясь слегка растерянной, недоступной, угнетенной. Через 36 дней от начала стационирования полностью вышла из психоза. Рассказала, что переживала «огромные события», будто произошла катастрофа, привезли пострадавших, видела братскую могилу, а зав. отделением, которую она принимала за другое лицо, хлопотала по их «захоронению». Больная принимала американское посольство, затем спешила на аэродром, чтобы доставить больную А. за границу. Критична к своим переживаниям. Радуется предстоящей выписке.

Выписана домой на поддерживающую терапию.

После выписки из больницы была бодрой, настроение хорошее. Дома занималась хозяйственными делами. Ходила в магазин, готовила обед, иногда читала, но всегда много лежала,, на прогулку выходила неохотно. Через 2 месяца стала более вялой, подозрительной. Считала, что соседи вскрывают ее письма.

В апреле уехала в гости к сестре в гор. Прокопьевск. Все время аккуратно принимала аминазин. Через неделю после приезда состояние изменилось, появились страхи, боялась оставаться дома одна, боялась выходить на улицу. Через три недели вернулась в Москву. В дороге не спала, испытывала страх, тревожилась за вещи. В Москве, казалось, что за ней установлена слежка, стала растерянной, ничего не могла делать, настроение было подавленным. Искала случая покончить с собой. В таком состоянии была стационирована.

Физическое состояние. Избыточного питания. Тоны сердца приглушены. АД 110/70. В легких везикулярное дыхание.

Нервная система. Реакция зрачков на свет вяловата. Конвергенция нарушена. Небольшой птоз век. Левая глазная щель уже правой. Легкая асимметрия носогубных складок. Коленные и Ахилловы рефлексы вялые. Резко положителен симптом Ромберга с падением назад. При ходьбе неустойчива.

Заключение. Травматическая энцефалопатия с ликворным и вазо-вегетативным нарушением.

Лабораторные данные: ускоренная РОЭ — 30 мм в час. В остальном без изменений.

Рентгеноскопия грудной клетки: сердце увеличено влево, пульсация неглубокая. Легкие и диафрагма без особенностей.

Психическое состояние. Ориентирована правильно. Тосклива, заторможена. Со слезами жалуется на плохое настроение, высказывает

упорные суицидальные мысли. Замечает, что больные за ней следят, «переговариваются», «подсмеиваются» над ней. В часы трудотерапии работает «по обязанности», без желания.

Во время возникшей ангины, после спадения под влиянием лечения температуры, стала более заторможена. Тонус мышц в руках повышен. На вопросы отвечает не сразу, не всегда в плане вопроса. Во времени ориентирована неточно, не знает числа, дня недели. По взглядам больных узнает, что они «плохо относятся» к ней, «насмехаются», обвиняют ее в том, что она до сих пор еще жива. Сама винит себя в этом. Считает, что окружающие «взглядом» читают ее мысли. Одного из новых врачей считает «плохим человеком», опасается его. Все следят за ней. Слышит оклики по имени. Какой-то постоянный «шум в ушах, похожий на колокольный звон». Жалуется на «отчаянное» настроение, нежелание жить. «Снятся кошмарные сновидения». Спит лишь со снотворным, ест мало.

В дальнейшем постепенно состояние улучшается. Становится упорядоченной, выравнивается настроение, исчезают длительно сохранявшиеся суицидальные мысли. Наиболее продолжительно удерживаются подозрительность, отдельные идеи отношения, преследования. Перед выпиской спокойна, работает, охотно рассказывает о пережитом, высказывает реальные жизненные планы. Остается несколько вялой. Критические высказывания в отношении пережитого.

После выписки из больницы дома была одну неделю. Все время была грустна, никуда не ходила, плохо спала и мало ела. Боялась соседей, говорила, что они к ней плохо относятся, ругают ее за то, что она там «объелась в больнице». Они будто бы писали донос на нее «чтобы избавиться». Высказывала суицидальные мысли. Вновь была стационирована.

Физическое состояние. Избыточного питания, тело чистое. Тоны сердца глухие, в легких везикулярное дыхание. АД 150/90.

Нервная система. Зрачки с вялой реакцией на свет, язык отклоняется вправо. Коленные и Ахилловы рефлексы справа больше, чем слева, в позе Ромберга неустойчива.

Лабораторные данные. Увеличен протромбиновый коэффициент 14/ХII—60 г. — 133о/0, от 27/ХП — 137о/о, от 10/1 — 111о/0, от 23/1— 61 г. — 1О2о/о.

Психическое состояние. При поступлении и первое время малоподвижна, заторможена, депрессивна, подозрительно оглядывает окружающих. На вопросы отвечает не сразу, односложно. Все окружающее кажется подозрительным, имеет к ней какое-то отношение. В отделении незнакомого врача принимает за следователя. Окружающие при помощи взглядов узнают ее мысли. Настроение плохое, не хочется жить. Все время ждет, что с ней что-то должно случиться, не всегда правильно называет день и число, плохо спит, ест мало. Почти все время сидит на кровати и напряженно наблюдает за окружающим, за входной дверью. Подробно переживаний не раскрывает. Примерно через месяц стационирования рассказала, что все ее считают симулянткой, что ей зря платили пенсию, теперь зав. отделением возьмет за пребывание в больнице деньги, но денег у нее нет. Она из-за этого переживает. Кажется, что окружающие говорят о ней, что она симулянтка и что пенсии у нее уже нет. Теперь она стремится работать на трудотерапии, чтобы «не есть хлеб даром». Остается депрессивной, подозрительной. С конца 2-го месяца пребывания в больнице состояние стало улучшаться. Охотно и живо рассказывает о своих переживаниях. Обвиняла себя в том, что обманывала государство, получая пенсию. Переживала, что ей нечем расплатиться с государством. Ждала ареста. Мучилась, переживала, но не могла решиться рассказать об этом врачу. Активна, настроение бодрое, стремится выписаться домой, потом устроиться на работу. Рада рождению внучки, однако, в дальнейшем переживает, что она сыну будет теперь в тягость, сноха не любит ее, не дает ей нянчить внучку. Чтобы не мешать им, меньше быть дома, просила устроить ее в трудмастерские.

8/1—61 г. состояние резко изменилось. Перестала говорить, была малоподвижной, застывала в одной позе. Лежит на постели с приподнятой над подушкой головой, взгляд устремлен в одну точку. На вопросы не отвечает, на лице выражение муки и страдания. Неопрятна мочой и калом в постели. Недели через две периодически вставала с постели, стремилась куда-то, с трудом удерживалась персоналом. С крайней растерянностью на лице ходила по отделению, подходила к врачу, спрашивала: «что дальше?» Однажды тихо сказала: «Кажется, что я лечу, а могила не знаю где… и театр… теперь не знаю и не понимаю… не знаю, что у меня получается… Мне сказали, что я должна совершить полет; а я не совершила… Я ничего не могу понять в каком я месте…»

Через три недели рассказала, что собиралась уезжать в США. Сидела в порту. Перед ней «под парами стоял большой пароход». В другой раз принимала американское посольство. Послы были «элегантно» одеты: в черных смокингах, белых рубашках, с черными галстуками. Понимает, что в больнице, но еще растеряна, депрессивна, подозрительна. В последующие дни опять считала себя виноватой, что растратила государственные деньги, ждала расследовании. Казалось, что все происходящее в отделении имеет к ней какое-то отношение, «заведующая почему-то на нее косится». Одна больная говорит, что она контрреволюционерка.

Через несколько дней полностью вышла из этого состояния, активно работает, с критикой рассказывает о пережитом.

Проведенная терапия — аминазин 42 дня с максим, дозой 125 мг -+- тофранил 103 дня с максим, дозой 100 мг. Симптоматическое, поливитамины.

Выписана на поддерживающую аминазинотерапию.

Заболевание началось на соматически осложненном фоне (эндокардит), проявлялось многократными приступами с аналогичной повторяющейся клинической структурой. Возникали бессонница, тревога, тоска, образный ментизм, затем бред интерметаморфозы, значения, аффективные иллюзии, бред самообвинения, обвинения. В дальнейшем, при усиливающейся тоске и тревоге наступал онейроид (ориентированного и истинного вида). В течение приступа перемежались состояния истинного онейроида, ориентированного онейроида, депрессивно-параноидное (часто в виде бреда Котара) и состояние, характеризующееся бредом значения, интерметаморфозы, явлениями психоавтоматизма.

В процессе течения заболевания неуклонно нарастали изменения личности в виде аутизма, сужения круга интересов, эмоционального обеднения, подозрительности, недоверчивости.

Принимая во внимание данные соматического и неврологического обследований, необходимо дифференцировать описанное заболевание с психозом соматически обусловленным, а такие органическим резидуальным периодическим психозом.

Однако в клинической картине доминирует полиморфная, депрессивно-параноидная симптоматика, не соответствующая и не связанная в своих проявлениях и течении с соматическим страданием.

В связи с прогредиентным течением заболевания и прогрессирующими изменениями личности, не характерными для таковых при резидуальных органических психозах (не проявляется астении, интеллектуально-мнестенических нарушений и т. п.) становится возможным исключить резидуальный органический периодический психоз.

Ремиттирующее течение заболевания с депрессивно-тревожным аффектом со сложным и занимающим значительное место в картине болезни параноидным синдромом, а также характерные изменения личности дают основание диагностировать у данной больной периодическую шизофрению, депрессивно-параноидной формы.

НАБЛЮДЕНИЕ No 24

Б-ва, Р. О., 1938 года рождения. Находилась в больнице им. Ганнушкина с 17/ХП—1960 г. по 13/1—1961 г. История болезни No 7415.

Анамнез. Наследственность не отягощена. Отец энергичный, общительный, уравновешенный. Много занимался воспитанием детей. Больше чем мать пользовался их доверием и любовью. Работает на административно-хозяйственной работе. Мать больна гипертиреозом I—II ст. и гипертонией. Женщина неуравновешенная, раздражительная, общительная, отзывчивая и активная. Большую часть жизни занималась домашним хозяйством.

В семье родителей было двое детей. Младшая девочка 17 лет (моложе нашей больной на 7 лет), очень ласковая и подвижная, способная.

Наша больная родилась первым ребенком в семье. Беременность и роды протекали нормально. Хорошо развивалась. Ребенком была очень спокойным и ласковым. С детства была малоподвижной, рано пристрастилась к чтению. В школу пошла 7 лет. Училась отлично и очень старательно. Учителя находили ее способной к математике, самой же ей очень нравилось писать сочинения. Писала их необычно, учителя несколько раз зачитывали в пример классу. Очень переживала за каждую «четверку», с большой ответственностью относилась к общественным поручениям, не давала списывать, но охотно помогала ученикам и принимала их помощь, когда нуждалась. Очень много читала, иногда читала ночи напролет, любила фантазировать, представлять себя персонажем прочитанной книги. Делала это обычно при засыпании, часто из вечера в вечер продолжала тот же сюжет фантазии и в какой-то мере фантазии вытесняли реальность. Над книгами часто плакала, реальное горе окружающей жизни ее волновало значительно меньше. По дому ничего не хотела делать. Мать считала ее флегматичной.

В 8—10 лет наблюдались явления гипертиреоза, по поводу чего состояла на учете, но зоб считали эндемическим. Явления гипертиреоза постепенно обошлись. В 11 лет начались менструации, были нерегулярными (часто через 1,5 мес), обильными по 6—7 дней. Часто болела гриппом, ангиной. Заболевания протекали обычно с высокой температурой, психотических явлений не было. В 5-м классе из-за каких-то мелочей (уже точно не помнит) установились враждебные отношения с новой девочкой, переведенной в этот класс, последняя смогла настроить против нее учеников, которые объявили ей бойкот за то, что она не давала списывать — перестали разговаривать. Очень переживала, с нежеланием ходила в школу. Заболела гриппом с высокой температурой. После гриппа было за короткое время два обморочных состояния. После неприятно сложившейся ситуации в классе и непосредственно за гриппом появилась упорная бессонница, раздражительность. Мысли все возвращались к инциденту в классе. Свою вину вымещала на матери, дерзила ей, кричала, доводила до слез, потом раскаивалась. Казалось, что воздух извне сдавливает грудь. Были тревожные опасения, что не справится с учением, плакала, но тоски не испытывала. В школу не ходила около трех месяцев. Обращались к невропатологам, которые говорили о «нервном расстройстве». Получала снотворные, бромиды, состояние обошлось.

Обстановка в школе была подготовлена по инициативе отца; встретил класс ее внимательно и дружелюбно. Педагоги предложили перевод в 7-й класс без экзаменов, но она отказалась и сдала все экзамены на отлично. После перенесенного заболевания ни она сама, ни мать не отмечали каких-либо характерологических изменений. Продолжала хорошо учиться. Была кандидатом на серебряную медаль. После окончания школы поступила в Институт советской торговли по тем признакам, что не было конкурса, институт был близко от дома и настаивали родители. Представление о будущей работе имела очень скудное и неопределенное. Попыток поступить в университет, куда очень хотела, не предпринимала, испугавшись конкурса. В институте училась успешно. В отношениях со студентами часто была непринципиальна, не хотелось ссор. Начала следить за своей внешностью, хотелось нравиться, появились знакомые мальчики. Дружила обычно с теми, кто выбрал ее сам. С подругами была излишне откровенна, за что себя не винила. Стала ходить на вечера в институт и вечеринки. Научилась танцевать.

В доме отдыха под Львовом познакомилась с ленинградцем-товароведом, старше ее на 5 лет. Спустя год, с надеждами на жизнь в Ленинграде, стала его женой (в 20 лет). Уже после замужества к мужу привязалась, была благодарна ему за внимание и чуткость, находила его интереснее многих окружающих, и стала тосковать в разлуке. С помощью свекра перевелась в Ленинградский институт советской торговли на последний курс. Жила в семье свекра и свекрови в одной комнате. Чувствовала себя в семье плохо, так как до того не занималась домашним хозяйством. Очень болезненно переживала замечания свекрови, уединялась, плакала и молчала. Муж оказался больным язвенной болезнью, мнительным, избалованным и требовательным. Свекровь себя полностью посвятила заботам о своем сыне, ее муже, и не доверяла их больной. В институте в новой группе чувствовала себя хорошо, только там отдыхала.

В январе 1959 г. в самом начале первой беременности (в возрасте 21 год) заболела психически.

Заболевание началось с того, что стало казаться, словно все окружающие знакомые и посторонние иронически, презрительно и осуждающе смотрят на нее. Появилась тоска. Мысли о том, что она некрасивая, никчемная, неспособная, не сможет закончить институт, не сможет справиться с трудностями жизни, она недостойна мужа и будет брошена им. Винила в своем состоянии свекровь. Избегала ходить в баню, так как там все заметят, что она моется не так как другие. Все разговоры, которые недопонимала, принимала на свой счет. Спала неплохо Опустилась, перестала за собой следить. Никого не хотела видеть, ничего не хотела делать. В то время в счет производственной практики работала в деканате, на работу ходить продолжала, но работала непродуктивно, с частыми ошибками. Состояние ухудшалось к вечеру. Плакала. Были мысли о самоубийстве. Мыслей было много, но все однообразные. В таком состоянии по настоянию мужа поехала на зимние каникулы во Львов. В поезде не могла уснуть, и вслед за этим началась упорная бессонница, длившаяся несколько недель. В дороге несколько раз хотела с собой что-нибудь сделать. Когда пришла домой, то родители нашли весь облик ее до неузнаваемости измененным, опустившимся. Две недели пролежала дома, не выходила, никого не хотела видеть, ничего не могла делать. Мысли были тревожные, тоскливые Мать от себя не отпускала. Высказывала ей все мучившие ее мысли о своем ничтожестве, о загубленной жизни, что мучает мать, но ничего не может с собой сделать. Вызывали домой невропатологов. Диагностирована была беременность, и психическое заболевание связывали с беременностью.

В это время ухудшилось состояние мужа; он был подвергнут резекции желудка Беспокоилась о здоровье мужа, но делать для него ничего не могла. Состояние это обошлось как-то сразу, месяца через два от начала. Стала особенно жизнерадостной, какой никогда прежде не бывала. Переполняла радость предстоящего материнства. Все трудности казались несущественными и преодолимыми, стала грубить свекрови и находила, что это приносит облегчение. Госэкзамены сдала успешно и спокойно, — это были первые экзамены в жизни, перед которыми немного занималась, легко воспринимала и была уверена и спокойна за их результаты. Окончила институт Советской торговли в том же году без посредственных отметок.

В июле 1958 года в 7 месяцев беременности родила недоношенного ребенка с весом 1 кг 700 г. После родов была в постоянной деятельной заботе о ребенке, все делала довольно быстро, была находчива, ночами не спала, усталости почти не было. Через несколько месяцев после родов жизнерадостность пропала (продолжалась, таким образом, месяцев семь).

Ребенок рос у ее родителей, сама она ездила дважды в Ленинград, пыталась как-то наладить семью, взаимоотношения с мужем. Снимала в Ленинграде частную комнату, где несколько месяцев жили с мужем. Но с заботами о нем, в связи с очень строгой диетой, действительно ни справлялась. Это время работала продавщицей в Ленинграде. Очень тосковала о ребенке. Ехала во Львов, там тосковала о муже, переживала неустроенность и неопределенность положения, не могла работать, сохраняла ленинградскую прописку, ссорилась в письмах с мужем, упрекала во всем его. Была вместе с тем активной, общительной, более близкой чем в детстве с матерью. Все окружающие считали ее вполне нормальным человеком. В это время перенесла два аборта, лечилась у гинекологов по поводу хронического аднексита и хронического метрита. Осенью 1960 г. в письмах поссорилась с мужем, вслед за чем три месяца не переписывалась с ним. Получила в ноябре 1960 г. письмо от ленинградской своей знакомой, которая информировала ее о получении семьей ее мужа новой отдельной квартиры. Посоветовавшись с родителями, решила немедленно выехать в Ленинград. Остановилась У старых друзей своих родителей, разыскала новую квартиру мужа, — он оказался в больнице. Родители его возражали против ее прописки в их новой квартире и оказывали ей в этом препятствия. Уставала, волновалась, дни проводила в приемных различных учреждений, активно добивалась своего. Мужа в больнице посетила не сразу. У него застала какую-то женщину, впервые ощутила острую ревность и намерение во что бы то ни стало сохранить их брак. В эти дни встречалась со своими подругами по Ленинграду, делилась, советовалась с ними. Считает, что психически заболела 4/ХП—60 г. в Ленинграде. В эту ночь не могла уснуть, были тревожные мысли о своем будущем, о том, что прописка не удается, жизнь не устроится и т. д. Появилась неуверенность в себе и беспомощность. В гостях у подруги 5/ХП попросила, чтобы ее проводили домой, казалось, что может заблудиться. Казалось, что люди замечают, что она не умеет как следует мыться. Щекотало в носу и казалось, что сейчас из носа польет кровь, казалось, что сойдет с ума: как-то туманно стало в голове. На следующий день на улице показалось, прохожие замечают, что она какая-то не такая как все. К вечеру того же дня все прошло, почувствовала облегчение. Затем казалось, что супруги, у которых она остановилась, стали странно себя вести по отношению к ней, подозрительно часто отлучались в кухню. Ставили на стол разные блюда и, выбирая их, она должна была как-то решать свою судьбу. Ни с кем не посоветовавшись и ничего по существу не добившись, собралась ехать во Львов «за ребенком». На очевидцев произвела тогда впечатление задумчивого, рассеянного, странного человека.

8/ХП поехала на Варшавский вокзал за билетом. Там было, по ее впечатлению, особенно многолюдно, все толкавшиеся там были словно в заговоре. Ее о чем-то обыденном спрашивали, просили покараулить чьи-то вещи. Она понимала, что ее испытывают, провоцируют, хотят подсунуть чужие вещи с тем, чтобы потом обвинить в воровстве. Затем, видимо убедившись в ее благонадежности, толпа стала к ней исключительно благожелательной: какой-то юноша ей взял даже билет вне очереди. С вокзала больная поехала за своим паспортом к свекру, дороги не узнавала. Вслед за ней в трамвае и в автобусе входила группа людей и с ней же она выходила. Транспорт, в котором она ехала, менял свой маршрут — короткий и обычный, он становился нескончаемо долгим и запутанным. Нигде ничего не могла добиться, кондукторы объявляли не те остановки, пассажиры не могли дать ей четких ответов. Думала, что это по указанию свекра проводится испытание ее психического состояния. Ощущение времени было утрачено. Имея на руках билет во Львов, она, послушав совета знакомой, осталась в Ленинграде, билет пропал.

Воспоминания о последующих днях сохранила смутные и отрывочные: помнит, что бродила по улицам Ленинграда, и город казался измененным: дома старые «облупленные», люди плохо одетые, с суровыми, хмурыми лицами, все пожилые. Было чувство надвигающейся катастрофы: вот-вот должна начаться война, словно тучи над миром сгущаются. Порою казалось, что все это не настоящее, что люди и здания изменились, ведется киносъемка. Появилось убеждение, что случилась какая-то беда с ее ребенком и с бабушкой, или должна случиться, может быть, уже нет в живых. Чувствовала себя одинокой и потерянной в хаосе и в значимости чего-то непостижимого. В то же время казалось, что на ней лежит какая-то миссия, какой-то долг перед человечеством, она мучительно силилась понять — в чем он, и не могла. От нее каким-то образом зависит судьба мира и человечества: если она чего-то не совершит, то начнется война. Все это помнит, как сновидение. Приехал отец, видимо, вызванный из-за ее состояния; он казался выше, чем раньше, ростом. Помнит, что всякий раз, когда она подходила к окну, на улице бывала вспышка — это, видимо, велись киносъемки. О переезде из Ленинграда в Москву с отцом и о госпитализации воспоминаний почти нет.

При приеме в больницу (17/ХП—60 г.) заторможена, подавлена, малодоступна. Обвиняет себя в измене мужу, в аборте. В первую ночь в больнице боязливое возбуждение со стремлением к бегству. Затем растерянность, страх, недоумение. Озирается, спрашивает «что все здесь происходит?», «где она?», здесь ведется какая-то игра. Ей «приходится» здесь вспоминать прошлое. Окружающие ее в чем-то обвиняют; она и сама знает, что самая плохая на свете. Соседка по койке страдает из-за нее. Все ее презирают и она не знает как искупить свою вину. Временами снится сон, «как сказка о царе Салтане» (подробнее не рассказывает). Знает, что виновата перед людьми, но в чем — не понимает, может быть в том, что не по любви вышла замуж.

Психическое состояние 2—4/1-—1961 г. В отделении обособлена, малоподвижна, часто днем спит в шумной обстановке. Часто просит подышать свежим воздухом. То чувствует себя лучше, то становится растерянной, подавленной и отмечает тогда, что опять хуже становится. В беседе с врачом испытывает облегчение. Редко меняет позу, гипомимична. Сальное лицо, сухие губы, много слюны во рту. Отвечает в форме развернутых ответов, стремится более точно описать свое состояние. Инициативы в беседе не обнаруживает. Порой есть ощущение психического заболевания. Знает дату, понимает, что находится в больнице. Порой окружающая обстановка кажется инсценировкой, кажется, что переноска мебели совершается в отделении подозрительно часто и это имеет какое-то отношение к ней, какое-то еще непонятное ею значение вносит путаницу в ситуации. Мыслей мало, они однообразные. Будущее рисуется неопределенно. Индифферентные разговоры в отделении относит к себе. В доносящихся до нее обрывках разговоров больных находит осуждающие намеки на ее прошлое, на ее национальность. Однажды по их наметам догадалась, что у нее неродные родители (но последнее сама откорригировала к концу того же дня). Все это одни намеки, в которых ей трудно разобраться. Предполагает, что с этими намеками в разговорах и жестах ее хотят запутать и свести с ума. Часто лица окружающих кажутся знакомыми, идентифицирует их с отдаленными знакомыми прошлого. О ребенке вспоминает часто, но острой тоски по нем нет.

12/1—61 г. больная выписывается домой. Мягкая, несколько скованная, доступная и критичная. Воспоминания сохранила неполные лишь о последних днях дома и первых в больнице, остальное не помнит. Дополняет, что совершенно не понимала и не ощущала темпа времени. Казалось, что время движется очень стремительно, дни, ночи путались. То казалось, что она в,, каком-то подземном древнем замке, полном лабиринтов»: здесь где-то находятся погибшие во время войны родные, они живы, она должна их разыскать, а тем самым спасти. Что за люди находятся кругом — ей было неясно: какая-то инсценировка, какое-то представление. Часть больных с коротко остриженными волосами — это мужчины; одни из них юноши, которые ей когда-то нравились. Одна из больных, которая и сейчас кажется немного похожей, идентифицировалась с соученицей ее сестры. Порой было ощущение, что она лечится в каком-то подземном поезде. Однажды, лежа в постели, видела через открытые в коридоре двери проплывающие в танце пары в живописных одеждах минувшего века, сияли люстры, какие-то огни. В другой раз на голове сестры видела сияющие бриллианты, когда сестра собиралась в процедурную. Не может передать, каким образом, но испытывала ощущение, что они там испытывали ее умственные способности. Чувствовала себя как-то воедино связанной с больной Н-ой. В речи этой больной узнавала свои мысли, не чувствовала себя более самостоятельной, а испытывала какую-то идеаторную связь с этой больной. Когда ей стало лучше, то думалось, что здоровье свое ей отдала эта больная, а сама стала хуже в ущерб ей — вот возбуждена. Все это очень похоже на «сон наяву».

Теперь иногда просыпается с чувством страха после кошмарного сновидения, но воспоминания о нем сразу же утрачивает. Ощущает еще общую скованность. О болезни думать не хочется. Стремится домой, очень хочется к ребенку.

Соматическое состояние: внутренние органы без особенностей.

Нервная система — без патологических знаков.

Лабораторные данные — в норме.

В больнице провела 26 дней.

Катамнез. 1/11. Состояние ремиссии с некоторым снижением энергии. Появились вялость, беспомощность, неопределенность планов на будущее, с довольно легким отношением к перенесенному.

Первый приступ заболевания возник на фоне беременности, начался с бессонницы, в дальнейшем появились ментизм, бред значения, отношения, нигилистический бред. Приступ продолжался 2 месяца.

Второй приступ развился после ремиссии, длившейся около года.

Появились бессонница, интенсивно выраженная тревога, бред значения, интерметаморфозы. В последующем проявился депрессивно-бредовый синдром (до бреда Котара), перешедший при нарастающих растерянности, дезориентировке, потере чувства времени в онейроидное состояние. Истинный онейроид переходил в ориентированный онейроид. Онейроидное состояние перемежалось с депрессивно-параноидным состоянием.

При обратном развитии приступа был длительным, четко очерченным этап с выраженными бредом значения, интерметаморфозы, явлениями психического автоматизма, ложными узнаваниями, аффективными иллюзиями, депрессивным аффективным фоном.

НАБЛЮДЕНИЕ No 25

Г-ва, Г. И., 1937 года рождения. Поступала в больницу им. Ганнушкина дважды.

1-е поступление — с 29/ХП—57 г. по 5/VI—58 г. Ист. бол. No 1243.

2-е поступление — с 12/111—59 г. — 29/Х—59 г. Ист. бол. No 1429.

Анамнез. Наследственность не отягощена. Родилась первой по счету, нормальными родами. Раннее развитие без особенностей. Всегда была спокойной, любила тихие игры. В школе училась с 8 лет, хорошо, была старательной. Любила читать. Была общительной, имела задушевных подруг, всеми переживаниями делилась с матерью.

18-ти лет (в 1955 г.) окончила десятилетку, поступила на 3 курс индустриального техникума. В 1956 г., в связи с арестом матери, стала тоскливой, но ни о чем не рассказывала даже своему близкому другу. Продолжала хорошо учиться, оставалась комсоргом группы. Освобождению матери в мае 1957 г. была рада, после этого спокойно училась.

26 декабря 1957 г. неожиданно заявила, что заниматься не хочет, никого не любит, ей «всю жизнь все безразлично», «у нее сердце как камень», пыталась броситься под поезд. Затем все дни была тревожной, тоскливой, ночами не спала, ничего не ела, высказывала суицидальные мысли.

29/ХП—57 г. была стационирована в больницу им. Ганнушкина.

Психическое состояние. Растеряна, тревожна, временами застывает в одной позе. Раскачивается. Лицо скорбное. Стонет, на вопросы не отвечает. Тонус мышц повышен, особенно в мышцах шеи, то вдруг понижается.

Внешний вид больной токсический. Глаза лихорадочно блестят, губы запекшиеся, в герпетических высыпаниях, язык обложен, субфебрилитет.

Временами резко возбуждена, в страхе стремится бежать. С 31/ XII—58 г. лечение аминазином — 200 мг в сутки. Через два дня односложно отвечает на вопросы, говорит, что какая-то сила мешает ей. Видит себя в Кремле «на следствии», вокруг люди, стремящиеся ее убить. Врачи — следователи; мысли путаются. В дальнейшем ступорозна, временами возбуждена. Даты не знает. Считает себя «великой преступницей, над которой будет общественный суд и потом будут жечь». На нее «действуют гипнозом». Делает суицидальные попытки.

С 10/IV (после 3 месяцев лечения аминазином) начато лечение инсулином. В дальнейшем спокойнее, читает. Считает, что находится в больнице, но вокруг — здоровые люди, которых держат из-за нее. В будущем ждет казни.

С 26/1V—59 г. спокойна, оживлена. Просит о выписке. Критична к фантастическим переживаниям, но уверена в действии на нее гипнозом.

22/V. Говорит, что была больна. Казалось, что находится в тюрьме, где ее будут судить, а затем казнят за «нелюбовь к человечеству», как «великую грешницу». Иногда на мгновение ясно видела перед собой эти устрашающие картины. Временами становится более подавленной. Остается уверенной в действии «гипноза».

В таком состоянии выписана домой.

После выписки чувствовала себя хорошо, с занятиями справлялась. Была общительней. Изменений в характере не отмечалось.

В феврале 1957 г., когда работала над дипломным проектом, стала угнетенной. Винила себя в плохом отношении к людям. Не хотела жить. Расстроился сон, аппетит.

12/111 стационирована в больницу им. Ганнушкина. Психическое состояние. Заторможена, сидит в скорбной позе. Знает, что в больнице, но считает, что помещена неправильно, так как ее «нужно судить за нелюбовь к людям».

14/Ш начато лечение ипразидом.

Заявляет, что ее «путем гипноза превратили в животное». Считает, что ее летом выписали из больницы с целью проверки. Сейчас — в тюрьме или в следственных органах.

С 19/III лечение аминазином до 400 мг в сутки. В дальнейшем состояние то же. Из-за неэффективности лечения аминазином (3 мес. по 300 мг) со 2/VI начато лечение инсулином. Состояние то же.

С 17/VII — 112 е. инсулина — аминазин. Явления гипогликемии.

С 16/VIII — 114 е. инсулин. Коматозное состояние. Вне лечения состояние больной остается без изменений.

22/VIII — 30 ком. Из-за неэффективности лечения начата снова аминазинотерапия.

С 25/VIII.

Больная отмечает некоторое улучшение в своем состоянии. Стала читать книги, хорошо ест, следит за собой. Однако депрессия и заторможенность остаются, голос тихий, лицо гипомимично. Больная отмечает, что мысли у нее текут медленно, что она какая-то бесчувственная, «у нее нет души». Была до сих пор не уверена, что находится в больнице и беседует с врачом. Ей кажется, что ее вечно будут здесь держать за то, что она никого не любит. Сказала, что во время обхода видела, как мгновенно менялись лица врачей, цвет их одежды, видела кровь, казни, слышала крики.

С 12/Х согласно консультации проф. Снежневского, А. В. начато лечение аминазином с диазилом до 4 мг.

С 27/Х после 15 дней лечения аминазином 200 мг и- 0,001 диазил — состояние несколько улучшилось. В отделении вела себя упорядоченно, стала общительной, играет в настольные игры, много читает. Тяготится пребыванием в больнице, просит выписать домой. Скучает по матери. Хочет работать. Остается несколько депрессивна, вяла.

29/Х — выписана в состоянии ремиссии по требованию матери, на ее попечение. Поддерживающая терапия — аминазин по 0,1 X 2 раза + диазил 0,001 X 2 раза.

Физически, неврологически — без особенностей. Катамнестическое обследование (23/111—1961 г.) Настроение ровное. 5 июля успешно защитила диплом. Работает лаборанткой. Сон и аппетит хорошие. Критична к периоду болезни.

У вышеописанной больной заболевание выразилось двумя приступами. Клиническая картина последних характеризовалась бессонницей, бредом Котара, переходившим в онейроид.

Онейроидное состояние, подобно отмеченному у ранее анализированных больных, было прерывистым, чередовалось с депрессивно-параноидным состоянием с явлениями синдрома Кандинского-Клерамбо.

Содержание онейроидных переживаний было депрессивным, имело яркий, образно-чувственный, грезоподобный характер, являлось продолжением темы предшествовавшего бреда Котара. Особенным являлось преобладание мгновенного «мерцающего онейроида».

НАБЛЮДЕНИЕ No 26

Г-ва, С. И., 1921 года рождения. Находилась в больнице им. Ганнушкина с 16/II по 2/VI—1946 г. История болезни No 364.

Анамнез. Отец и родственники по линии отца алкоголики. Развивалась правильно. По характеру застенчивая, робкая, малообщительная, нерешительная, неуверенная в себе. В 1944 году перенесла сыпной тиф средней тяжести.

В 1945 г. успешно закончила мединститут и поступила в аспирантуру. Осенью 1945 г., вскоре после начала работы в аспирантуре, появилась утомляемость, снизилась работоспособность. Эти явления нарастали. В середине января 1946 г. совсем перестала усваивать прочитанное, отвлекали «разные мысли», В феврале появилась тоска, суицидальные мысли, считала себя самым ничтожным человеком в мире, замечала, что все люди ее укоряют. Написала «завещание», пыталась повеситься. За несколько дней до стационирования понесла в Наркомздрав свой диплом, считала, что не имеет права работать врачом. Стала растерянной, плохо понимала, что кругом происходит. Была стационирована.

Психическое состояние. При поступлении в ясном сознании, идеи собственной малоценности, некоторая растерянность, тревожность, идеи отношения, молчалива. Жалуется на тоску, не может собрать мысли. Спит достаточно.

Через 3 дня резкое ухудшение: крайне растеряна, заторможена, застывает в напряженных позах, непостоянный отказ от пищи, бессонница, почти не отвечает на вопросы или говорит: «подождите, сейчас отвечу, подумаю». Считает, что от нее плохо пахнет, что «девчонки» над ней смеются.

К вечеру и ночью возбуждается, рвется к окнам, к дверям, в страхе вздрагивает, цепляется за больных. Недоступна. От матери пищу съедает, но медленно и неохотно. Иногда кормится через зонд. Лицо тоскливое, иногда боязливое.

В состояниях гипергликемии бывает выражен страх, спрашивает, что с ней происходит, из глаз текут слезы, не отпускает врача, сама жалуется на страх, просит помощи, появляется неясное сознание болезни.

Вне инсулина остается недоступной, заторможенной, недоумевающей, печальной. Часами сидит в одной позе. Иногда просит мать взять ее домой.

Получила 34 инсулиновых шока на 40—52 ед., протекавших без осложнений. На последних шоках после купирования плачет, говорит, что у нее «голова чудная» — «все чудное кругом», сообщает, что в сумерках за окном видит женщину, похожую на мать, и рядом с ней кресты. Ей страшно, она «не понимает реальность это или призраки». Вдруг вспоминает, что неделю назад «не так приняла любимую подругу, обидела ее, так как не разговаривала с ней». В голове ощущает пустоту, «нет мыслей, не о чем говорить». Она «как будто до сих пор не жила на свете», «она все и всех забыла», «в голове только немного прояснилось».

Ввиду неэффективности инсулиновой терапии была начата ЭСТ. После второго ЭСТ припадка критически вышла из психотического состояния, настроение было несколько повышенное, восторженное «будто вновь родилась».

Рассказала, что в больнице перестала понимать окружающее, казалось, что находится в подвале, рядом лежит мать, которая уже умерла; видела, как матери срезают мышцы на руках и под мышками, в локтевом сгибе виднелась стальная мускулатура.

Казалось, что все смотрят на нее, смеются, называют друг друга именами ее родных, которых убили. Видела свою двоюродную сестру, дядю с какими-то глубокими шрамами на лбу. Слышала голос дяди. Вместо оконной рамы видела кресты и на них были подвешены кости человеческого скелета. Видела на перекладине мать в позе распятой, или с поднятыми руками в позе «сдаюсь». Одновременно думала, что вокруг немцы. Все это вместе взятое казалось картиной, а рядом как будто находилась мать, которой угрожала казнь; окно освещалось особыми лучами как экран и на нем ей показывали «все эти ужасы». Иногда понимала, что находится в больнице, но вместе с тем была уверена, что она в монастыре с башней (как в Измайлове), куда ее поместили, чтобы убить. Из окна видела громадные деревья, однажды видела страшный ураган, деревья гнулись, а у подножий их были расположены дети разных национальностей. Они лежали рядами и эти ряды обозначали буквы, образовывали фразы. Считала, что ей вводят (во время инсулина) смертельный яд для медленного умертвления, представляла как ее полуживую хоронят, чувствовала как обсыпают и гложут черви. После купирования шока боялась пить чай; казалось, что это моча и кругом все будто говорили «моча, моча». (Были ли галлюцинации, открытость, ментизм, как произошел субъективно выход из психоза — данных в истории болезни нет.)

Через 10 дней после выписки больная посетила больницу. По определению врача «чуть эйфорична». Сама отметила, что изменилась, «стала смелее», больше говорит с людьми. Охотно занимается дома физической работой, но быстро устает. Засыпает трудно, очень поздно, потом долго спит днем. Беспокоят сновидения.

По словам матери, больная стала менее стыдливой, менее застенчивой, несколько говорливой.

Сахарная кривая 23/II—46 г

66 — 121 — 193 — 164 — 119 — 86 — 78

Катамнез (16/1II—1961 г.). Около полугода после выписки была более подвижной и говорливой, чем до болезни, менее стыдливой. Была на инвалидности II группы. Затем настроение стало ровным. Поступила работать врачом медсанчасти. В последующем была назначена главным врачом больницы. В этой должности работала 10 лет.

Работает успешно. Окончила курсы по повышению квалификации (ортопедия). Бывает в кино, в театрах. Имеет подруг. За эти годы стала несколько более резкой и прямолинейной, мнительной, менее доверчивой и откровенной.

Заболевание началось в 25-летнем возрасте.

Инициальный период был выражен повышенной утомляемостью, отвлекаемостью, снижением работоспособности.

В дальнейшем, аналогично этому у выше анализированных больных, проявились аффективные расстройства в виде тоски, с суицидальными тенденциями, тревоги, ментизм, нигилистический бред, бред отношения, воздействия. В дальнейшем возник синдром Котара, на высоте приступа развился онейроид с ярко-чувственными грезоподобными переживаниями. Ремиссия продолжается 15 лет. Однако личность больной остается измененной (черты эмоционального огрубения, аутизма, подозрительность, мнительность).

У всех изученных больных депрессивно-параноидной формой шизофрении онейроидные расстройства появились на высоте развития приступа.

В инициальном периоде наблюдались утомляемость, головные боли, бессонница, потеря аппетита, понижение настроения, безразличие, отсутствие интереса к чему-либо, угрюмость или тревога, неуверенность в себе, некоторые ошибки в суждении, иногда забывчивость. В одних случаях этот период продолжался несколько дней, в других несколько недель и даже месяцев. У некоторых больных его совсем не удалось отметить.

Затем возникали: яркий образный ментизм депрессивного содержания, аффективные иллюзии, ложные узнавания, бред особого значения, инсценировки.

В последующем при наличии бессонницы быстро нарастали растерянность, тревога, ощущение неминуемой надвигающейся катастрофы, двигательное беспокойство.

В дальнейшем развивался депрессивно-параноидный этап с отдельными ипохондрическими проявлениями, идеями отношения и преследования, сенестопатиями. В то же время, в связи с отсутствием выраженной двигательной заторможенности и наличием все усиливающейся тоски, больные часто совершали суицидальные попытки.

Тоска нарастала у ряда больных, сопровождаясь явлениями анестезии долороза. Присоединялись идеи самообвинения, ипохондрический, нигилистический бред, доходящий до бреда Котара (наблюдения No No 20, 22, 23, 24, 25, 26). У некоторых больных после депрессивно-параноидного периода развился религиозный бред, тесно переплетавшийся с идеями самообвинения, осуждения и преследования (наблюдения No No 20, 21).

Одновременно наличествовала дезориентировка в месте и времени, расстраивалось чувство времени — развивался онейроид. Так, больная поехала за билетом, всюду казалось многолюдно. Ее спрашивали о чем-то обыденном. Она понимала, что ее испытывают, подсовывают вещи, чтобы обвинить в воровстве. Город казался изменившимся: дома страшными «облупленными». Люди плохо одеты. Старые. Было чувство надвигающейся катастрофы, словно «тучи над миром спускаются», вот-вот должна была начаться война. Все вокруг было «не настоящим». Вокруг «велась киносъемка». Обратной дороги не узнавала, маршрут казался запутанным. Имея на руках билет в другой город, в нужное время на вокзал не поехала. Ощущение времени было утрачено (наблюдение No 24).

Периодически больных охватывали сильнейший страх, тревога, доходившая до степени ажитации с самоистязаниями и агрессией к окружающим, тревожной вербигерацией. В отдельные моменты беспокойство переходило в двигательную заторможенность до степени субступора. Вышеописанное состояние наблюдалось при переходе к онейроиду. Последнее выражалось субступором и ступором с явлениями восковой гибкости, негативизма, иногда чередовавшимися с возбуждениями. Взгляд больных был безразличным, неподвижным или напряженным, тревожным, умоляющим, устремленным куда-то поверх окружающего. При отмечавшейся полной недоступности больные временами спонтанно произносили отдельные бессвязные слова, отражавшие их бредовые переживания.

Сознание больных заполняли многообразные депрессивно окрашенные фантастические грезоподобные переживания. При этом больные себя ощущали виновными, «всемирными» преступниками, осужденными и переносящими заслуженные пытки и казнь. Видели себя на том свете, окруженными мертвецами, и т. п. (наблюдения No No 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26).

У двух больных переживания имели религиозно-мистическое содержание (больные считали себя грешниками, «горели в аду» и т. п.). Один из больных видел огромные трубы, через которые пропускали больных-грешников. Другая больная горела в смоле, летела по небу в объятиях демона (наблюдения No No 20, 21).

Необходимо отметить ярко-чувственный, образный, «наглядный» характер переживания с наличествовавшими множественными сенестопатиями, ипохондрическими идеями. Большое место занимают иллюзорные восприятия и ложные узнавания, являвшиеся одними из основных структурных элементов в содержании переживаний. Так, больная видела, как ее родные бегут топиться в реку, бросаются с обрыва в большую яму. Когда смотрела в окно, видела часового, ходившего вокруг дома. Слышала бомбежку, видела пламя, бомбоубежище. Даже воду под досками бомбоубежища ощущала. Другая больная перестала понимать окружающее, казалось, что находится в подвале, а рядом лежит умершая мать. Видела, как матери срезают на руках мышцы и под мышцами в локтевом сгибе виделась стальная мускулатура. Видела свою двоюродную сестру, дядю с глубокими шрамами на лбу. Слышала голос дяди. Вместо оконной рамы видела кресты и на них были подвешены кости человеческого скелета. Видела мать на перекладине в позе распятой (наблюдения No No 20, 26). У отдельных больных имели место явления психического автоматизма.

В анализированном периоде больные были полностью дезориентированными. Для расстройства чувства времени типичным было ощущение крайне медленного темпа времени («время текло годы, десятилетия») (наблюдения No No 20, 21, 22, 23, 24).

По окончании онейроидного периода больные не могли определить переживания во времени, соотнести их друг с другом. Окружающая, обстановка амнезировалась почти полностью. Фрагментарно восстанавливались в памяти больных их поведение, больше и полнее — фантастические переживания.

Онейроидное состояние в течение развития приступа переходило в его следующий этап. Движения были заторможенными, лица печальными. Больными владело тревожное напряженное ожидание грядущих страшных событий. Внешне больные производили впечатление более упорядоченных. В сравнении с имевшейся в онейроидном периоде недоступностью, больные были более доступными. Однако доступность обнаруживалась в плане болезненных переживаний, каких-либо иных данных получить не удавалось. Ориентировка была грубой, смутной, приблизительной. Фабула фантастических переживаний являлась прямым продолжением темы переживания в онейроидном периоде. Явления и факты окружающей жизни занимали в переживаниях еще больше места, чем при онейроиде. То же самое необходимо отметить в отношении наличествовавших аффективных иллюзий, ложных узнаваний, бреда интерметаморфозы, психоавтоматизмов, галлюцинаций. (Больная временами смутно чувствовала, что находится в больнице, но вместе с тем была уверена, что она в монастыре с башней — как в Измайлове (больная живет в Измайлове), куда ее поместили, чтобы убить. Из окна видела громадные деревья. Однажды видела страшный ураган, деревья гнулись. У их подножья находились дети разных национальностей, которые лежали рядами, а ряды обозначали буквы, образовывали фразы и т. д. Другой больной говорил, что вокруг происходит что-то страшное. В стенах больницы замурованы больные люди. Одна «картина» сменяет другую — то это толпы людей, протягивающих к нему с мольбой руки, то это дома, улицы и по ним движутся убитые горем люди, с опущенными головами. Слышал, как говорят, что все люди гибнут, замученные врагами… слышал крики и зов своих детей, считал, что они погибли. Вообще вокруг гибнут люди за веру в бога, гибнет народ… и т. д. В это же время выяснилось, что больной знает, в общем, где находится, знает, с кем говорит, но даты и месяца не знает, не может сказать сколько времени находится в больнице, «может быть несколько десятков лет» (наблюдения No No 22, 26).

На основании вышеописанного указанное состояние можно определить как «ориентированный» онейроид.

У некоторых больных удавалось выяснить, что на фоне описанных переживаний периодически возникали перед их взором устрашающие картины. При этом они одновременно ощущали и видели себя в центре ужасных событий, испытывали неописуемый и несравнимый ни с чем страх (Так, больная временами видела, как ее судят, казнят. В другой раз говорила, что она не уверена, что в больнице. Ей кажется, что ее будут держать здесь вечно за то, что она никого не любит. И одновременно видела, как на мгновение менялись лица врачей, цвет их одежды, видела кровь, казни, слышала крик. Другая больная на мгновение видела себя находящейся в какой-то церковной комнате с множеством икон, толпой мужчин и женщин в церковных одеждах, которые шептали и винили ее в страшной греховности и т. д.). (Наблюдения No No21, 25).

В дальнейшем ориентированный онейроид переходил как вновь в истинный, так и в состояние с депрессивно-параноидными проявлениями. В указанном состоянии больные были упорядоченными, лишь иногда вели себя соответственно с бредовым мотивом (во время трудотерапии вдруг вставали, начинали креститься, просить о пощаде и т. д.). Больные активно вступали в общение, давали анамнестические сведения, обнаруживалась критика к онейроидным переживаниям Вместе с тем сохранялся грандиозно-фантастический бред, тема которого как бы продолжала таковую онейроидного периода. (В онейроидном периоде больные ощущали себя «под пытками», теперь «осуждены и ждут казни» и т. д.) (наблюдения No No 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26)

В беседе больные временами отмечали нереальность своих мыслей, однако тут же вновь предлагали «… больше не ждать… казнить…» и т. п. Понимали, что находятся в больнице, но одновременно приходили к выводу о содержании в тюрьме и т. п. (наблюдения No No 20, 22. 23, 24).

Грандиозно-фантастические суждения и переживания больные часто подкрепляли и аргументировали событиями из реальной окружающей действительности.

Особое место и значение в болезненных переживаниях занимали аффективные иллюзии, ложные узнавания, бред особого значения, интерметаморфозы, являясь основными элементами построения и поддержания бредовой структуры. (Так, больная знает дату, понимает, что находится в больнице. Порою окружающая ее обстановка кажется инсценированной, кажется, что переноска мебели совершается в отделении подозрительно часто и это имеет непонятное значение и относится к ней. Индифферентные разговоры относит к себе, находит в них намеки на ее прошлое. Однажды по намекам догадалась, что у нее неродные родители. Часто лица окружающих казались знакомыми и др.), (Наблюдения No No 24, 25).

У всех больных в рассматриваемом состоянии наблюдались в различной степени выраженные и непостоянные в своей интенсивности растерянность, аффект тоски. Так же непостоянны, лабильны были степень доступности, высказываемая критика.

В этом состоянии так же, как и в вышеописанных, больные ощущали время тянущимся в замедленном, заторможенном темпе. Ориентировка во времени у некоторых больных была неточной, неуверенной.

У отдельных больных весь приступ проявлялся охарактеризованным состоянием, онейроид не развился (наблюдение No 23).

На протяжении дальнейшего течения приступа у ряда больных состояние вновь сменялось онейроидом. Как правило, за вышеописанным этапом следовал переход к выздоровлению. У ряда больных выздоровление наступало медленно. Движения теряли скованность, появлялась активность, исчезал бред, нормализовывалось настроение, последней проходила астения. Однако иногда уже в состоянии начала ремиссии временами появлялись тревожность и утомляемость.

У отдельных больных после выхода из этапов с описанными фантастическими переживаниями выздоровление наступало критически.

Больные с критикой к пережитому рассказывали о перенесенном. Весь период с фантастическими переживаниями сравнивали с кошмарными «снами наяву».

Ремиссии у большинства больных характеризовались гиперстенией с отдельными астеническими элементами, некоторыми параноидными чертами характера и поведения.

У больных вышеописанной группы основным в течение всех приступов являлся депрессивный аффективный фон. Однако почти всегда отмечалась сложная структура аффекта: тоска была непостоянной, сочеталась с тревогой, сильным аффектом страха, часто полностью заменялась тревогой и страхом. Депрессивным высказываниям часто сопутствовала неадекватная эмоциональная реакция больных.

Обращал внимание полиморфизм бредовых переживаний: имели место бред осуждения, преследования, отношения, ипохондрические идеи, сенестопатии, синдром Кандинского. Обязательными были малая доступность, кататонические проявления, амбивалентность. Наступавшие изменения личности имели шизофренический характер. Течение заболевания было ремиттирующим.

Таким образом, типичным для развития каждого приступа периодической шизофрении депрессивно-параноидной формы являлось следующее: в инициальном периоде имели место бессонница, тоскливо-тревожный аффект, образный ментизм. Затем присоединялись выраженный бред интерметаморфозы, значения, иллюзорные восприятия, ложные узнавания, многообразные явления психического автоматизма, более всего сенсорного вида. В последующем развивался депрессивный фантастический бред грандиозных масштабов (бред Котара). Затем при максимальных интенсивности и усложнении всех проявлений состояние переходило в онейроидное, вначале ориентированного типа, затем в истинный онейроид.

На каждом последующем этапе имели место характерные для него проявления, вместе с тем отмечалась также и психопатологическая симптоматика предыдущего периода. Обратное развитие приступа совершалось в противоположном порядке.

Депрессивно-параноидные переживания занимали наибольшее место в картине приступов. Онейроидный период характеризовался сложным чувственно-образным депрессивным фантастическим бредом, был сравнительно непродолжительным по отношению ко времени течения всего приступа.