Болезнь и творчество Врубеля с психопатологической точки зрения

Преподавателя психиатрической клиники 2-го Московского

Государственного Университета М. И. ЦУБИНОИ

Психиатры в своих исследованиях давно уже не ограничиваются областью душевного расстройства в собственном смысле, и, задолго до того, как Stransky провозгласил свой известный лозунг “heraus aus dem Turin hinaus”, отмечали все то психопатологическое, которое отражалось в жизни. Очень много ценного для специалистов они черпали в творческих переживаниях и художественных произведениях, причем использовали их в разных направлениях. Чаще всего в литературных типах они стремились найти дополнение к клиническим наблюдениям, устанавливая сближение художественных образов с теми или иными болезнеными формами.

Так, в типах Достоевского психиатры могли констатировать очень много моментов, ярко и выпукло обрисовывающих эпилептический характер, вообще картину падучей, а также психопатические личности. В другой части работ психиатры стремились подойти к разрешению вопроса о художественном творчестве, делая сближение с некоторыми психопатическими состояниями (возбуждением, близким к маниакальному, эпилептическому или, как Баженов называет, пароксизматическому); иногда психиатры центром своего внимания делали личность самого художника, если в ней были болезненные отклонения, и, анализируя его произведения, ставили в связь характерные для них черты с особенностями болезни. В стремлении дать определенный психиатрический диагноз тому или другому писателю или художнику, психиатры обычно стояли на нозоологической точке зрения и одного какого-нибудь психоза.

Между тем в психиатрии в настоящее время принимается, что чистые формы заболевания представляют большую редкость. Гораздо чаще наблюдаются переходные смешанные формы. Этим, вероятно, объясняется тот факт, что в различных психиатрических работах одному и тому же художнику ставятся не всегда одинаковые диагнозы: в сложной клинической картине, произошедшей благодаря взаимодействию различных наследственных моментов, экзогенных влияний, придается значение одной группе явлений и по ней обозначается диагноз. Так, болезнь Гоголя Н. Н. Баженов диагностицирует как маниакально-депрессивный психоз, а В. Ф. Чиж как dementia praecox. Болезнь Шумана одними определяется как прогрессивный паралич, другими как dementia praecox.¹

Ввиду этого представляет большой интерес подойти к анализу личности в творчестве большого художника с современной точки зрения на психоз как на очень сложное целое, отдельные части которого обуславливаются различными экзогенными и эндогенными моментами. Такой сложной натурой, давшей сложную картину душевного заболевания, является художник Врубель. Его болезнь и творчество представляют большой интерес именно с указанной точки зрения. Попыткой структурного анализа в смысле Birnbaum"a является предлагаемый очерк.

В архивах клиники Первого Московского государственного университета, где в толстых фолиантах эпически, как в летописи, отмечаются скорбные страницы жизни, находится краткая запись, ничем от других не отличающаяся:

"Явился в клинику 10 февраля 1902 г. 46 лет от роду Михаил Александрович Врубель; по национальности русский (отец поляк), родился в гор. Омске в 1856 г., образования высшего, сословия привилегированного. Диагноз: Paralysis progressiva. Выписался с значительным улучшением 16 сентября 1903 г.” (затем следует краткое описание болезни). В следующем—1908 г.—такая же краткая запись, краткая заметка о пребывании и о страданиях гениального художника.

К этой заметке можно добавить следующие данные:

Врубель М. А. родился в 1856 г.

Мать умерла 23 лет от роду. Страдала туберкулезом.

Отец умер 70 лет. Инсульт. Страдал артериосклерозом.

Дед по матери—маньяк.

Дед по отцу—алкоголик.

Брат умер 11 лет от туберкулеза.

Сестра перенесла острое меланхолическое состояние.

Брат от другой матери—наркоман.

Сестра перенесла временный паралич.

Сын художника родился с заячьей губой. Умер 2 лет от воспаления мозговых оболочек.

Эти противоположные свойства отца и матери соединил в себе в сложном синтезе Михаил Александрович. Характера был мягкого, вспыльчив, задумчив. В детстве был энергичен, оживлен, любознателен. По окончании гимназии начинает меняться характер. Сделался задумчив, застывает, стоя на одном месте, впадает в оцепенение. По-видимому, начинают выявляться шизоидные черты. Иногда обычная вдумчивость сменяется ажиотацией. Тогда острая жажда впечатлений. Пьет алкогольные напитки с университетских лет, иногда помногу. Кончил юридический факультет, интересовался философией. Поступив в Академию художеств сам намечает себе дорогу. Непонятый, непризнанный все же не уклоняется от намеченного пути. Друзей и врагов удивляет своим талантом. Совершенно исключительная память. Страстно любит природу. Из Венеции пишет сестре: „так хорошо, что и говорить и писать некогда". Долго вынашивает в себе образы, долго добивается идеи, сущности, часто переутомляется работой. В 1892г. заболевает сифилисом.

В 1896 г. женился. Был счастлив, спокоен, сосредоточен. Был очень заботлив. Много пишет портретов с жены. Этот образ был для него достижением. Задумывается о своей судьбе и с друзьями гопорит о том, что его ждет впереди ужасная будущность. Волнение усиливается в 1900 г. Делается тревожным, нервным. С 1900—1902 гг. пишет без перерыва. Осенью 1901 г. много волнений по поводу “Демона”. Делается раздражительным, рассеянным, беспокойным. Болтлив, возбужден. Носится с огромными планами в исскустве.

В 1902 г. по окончании последнего “Демона”, 46 лет от роду заболевает и поступает в психиатрическую клинику 1-го Московского университета. Состояние маниакальное, возбужденное. Идеи величия: он—император, пьет только шампанское, он—музыкант, его голос—хор голосов. Склеивает из бумаги платки, проводит штрихи—карандашами, углем. Собирает мусор, возится над ним. Говорит—выйдет Борис и Глеб. Эротичен. Неврологический status подтверждает диагноз. Постепенно наступает улучшение. Заботится о жене. Пишет с натуры, пишет складки чехла на стуле. От разговоров об искусстве уклоняется. Чувствует себя утомленным. Выписывается после полугодового пребывания в клинике с улучшением.

Внезапная смерть малютки—сына. Пишет его портрет. Состояние резко удрученное. Через полгода опять поступает в клинику. Депрессивное состояние. Бред самообвинения, отрицания, греховности. Галлюцинации: его пытают, его казнят, его сажают в тюрьму. Его жена умирает с голода. Он опозорил семью. У него нет ни рук, ни ног. Он—пустой мешок. 47 лет он вовсе не жил. Временами казалось, что его личность распалась, но вслед за тем он пленяет своей мягкостью, умом. Бывал агрессивен, но до грубого цинизма паралитиков не доходил. В конце года улучшение. Пишет портреты.

В 1904 г. переводится в лечебницу д-ра Усольцева. Много работает. Стилизация цветов. Интересуется Корсаковым. Снова переживает острое маниакальное состояние. Он—знаменитый художник, еще не превзойденный. Он—знатного польского рода. Скачка идей. Рисует резкими штрихами на стенах. Несколько успокаивается. Пишет много автопортретов. На одном перекрасил себе волосы и украсил себя красным платочком. Пишет себя много раз. Часто один портрет на другом. Опять улучшение. В 1905 г. новая вспышка возбуждения. Во время ремиссии снова работает. И так все время. В 1905 г. начинает слепнуть. "Хотя бы ядом ускорить себе конец",—говорил в скорби художник. В 1909 г. в Петрограде Врубель скончался.

Сквозь эти объективные данные, немногочисленные и сухие, прорывается Врубель—художник, полный тревоги, напряженный в своих картинах, нашедший для себя так много прекрасных образов, носивший их, создавший такую особенную „врубелевскую" манеру письма, такой тонкий в стилизации, вникавший своим взором и философским умом в суть вещей, идей и своими резкими углами оттенявший, отделявший эту суть, так много черпавший от природы, от любви—Врубель стоит одиноко среди плеяды русских художников—жизнерадостный и скорбный, “солнечный” и холодный.

Врубель в радости начал творить. Ребенком он выдумывает игры: он—корсар, он—рыцарь, он силен и горд. В юношеском возрасте на него нападают минуты оцепенения. Много работает над философскими проблемами в университете, рисует в Академии художеств, всматривается в старое искусство, но упорно думает о своем. Верит в свои силы. Много планов, идей. Настроение несколько повышенное, пишет автопортреты. Материальные неудачи его не сломили. Он не признан, но своего пути не оставляет. Периоды сосредоточенности, вдумчивости, проникновения сменяются периодами возбуждения. Тогда он ищет новых знакомств. Однажды он сдружился с извозчиком, поехал к нему в деревню и там чуть не женился (со слов д-ра Усольцева). Таких периодов возбуждения у него было несколько. Он впитывает образы, страстно ищет людей. В этот период он пишет много орнаментов, украшений, проектов. Много начато, мало закончено. За этими гипоманиакальными периодами опять сосредоточенность, вдумчивость.

В периоды полного расцвета своей любви, своего таланта художник молчалив, сдержан. Эти 10 лет он чрезвычайно многообразен. Во всех образах из мифиологии, из природы—везде его жена. Чем больше писал с нее, тем больше пленялся ею. Этот женский образ и образ демона были спутниками его художественной жизни, и ими так заполнен художник, что они стали как бы раздвоением его духа, его творчества. Всю жизнь пишет Врубель демона с напряженным вниманием. По мнению Яремича, голова пророка Моисея еще в начале, когда писал лики святых, уже похожа на демона. Сам философ, он как бы вытесняет „божественное" в противоположное русло. Этот атавизм, это вытеснение религиозности в черта, дьявола, это возвращение к „старым богам" и в русской и в иностранной литературе отмечено психопатологическими чертами. По мнению проф. Россолимо, черт, дьявол, демон—образы, преследующие душевнобольных, встречаются и в литературе людей с больными нервами.

В русской литературе эта черта отмечена Достоевским. Когда Иван Карамазов переживал острое душевное состояние, к нему, Ивану, философу-атеисту, пришел черт, и Иван принял его, поверил ему. Гоголь в гипоманиакальном состоянии—и весел его черт. Меняется душевное настроение Гоголя, и в „Вие" уж не черт, а грозный дух земли. Сам Гоголь выстаивает на коленях целые дни, вымаливая прощение у грозного бога.

Баженов пишет, что такие резкие контрасты свойственны больным людям. Верлен, отец которого кончил прогрессивным параличом, и он сам, известный столь многострадальной жизнью, рядом со стихами, полными религиозного экстаза, пишет стихи, полные разнузданности. Врубель, постигший „красоту земной радости", любивший краски земли, носит в себе этот „дух", этот демонизм как постоянное отщепление. Образы из мифиологии, также "весенне-радостные", как Лель, Купава, населяют землю и, вместе с тем, образы его жены. Тут и „радостный экстаз любви", и влечение к „духам", к демонизму составляют как будто одно целое, одну неразрывную связь. И в единое целое слились они—и „сладострастный Пан, и "золотистая Волхова", и „змеино гнездящийся .демон".

Все творчество Врубеля связано с демоном. Демон на горных высях связан с душевными переживаниями художника, и, больной, он все еще не расстается с демоном. Первые дни творчества связаны с повышенным настроением художника. Он пишет в серебристых тонах лики святых. Он дает себе простор в орнаментах и украшениях. Орнаменты его расцветают целой гаммой красок и эмблемой беспечной радости—павлинами с распущенными в радужных красках хвостами. И в девочке на фоне персидского ковра, и в мужчине, украшенном розами, и в многочисленных сложных узорах художник выражает свою влюбленность в жизнь. В этот период 1890 г. он пишет сидящего демона: сосредоточенность его, напряжение, необычайная мощь его рук свидетельствуют о том, что демон никому не уступит ни над землей, ни на земле. Он пойдет своей дорогой. Этот „дух"—это сам художник.

Таков он, таково его творчество. Он долго таил, а теперь развернет свои дары. 1880 и 1890-е годы—полный расцвет его жизни. Его вещи дают „стройный многозвучный аккорд". Он „полон внутренней силы, он упоен любовью и в пылающем взлете Мефистофеля, и в блестящем маскараде Венеции, и в жемчужном платье морской царевны",—во всем прорывается его богатство эмоций, радость жизни. Рядом с этим и над всем этим демон художника еще беспечен. „Кто знает, зачем дерево растет, зеленеет?" Ему „понятны и близки страстные вздохи испанской ночи и из недр русской земли вышедший и в нее внедренный Вольга Святославич".

Среди этой полной эйфории „счастья" запала в душу художника тревога. Тревога имевшая реальную основу. С тех пор он не спокоен. Он постоянно читает „Привидения"" Ибсена. Там он предвидит много общего со своей судьбой. Тревога прорывается в самые „радостные минуты" и, если к художнику в 1895г. „прилетает греза, то ее глаза полны печали", и если „в тонкой одухотворенной радости" художник стремится к сиреневым цветам, то среди сирени, весной расцветающей, грустное женское личико, и лиловые цвета пронизаны холодным свинцовым налетом.

В том же году написано "Ночное". Красные цветы, красный полумрак—весь этот красный, насыщенный свинцом, цвет догорающей зари таит в себе жуткое, как будто он насыщен ядом, который в себе носит художник. Это—тень печали, холод на солнечных цветах, символ его душевного настроения. Как будто художник видит невидимое, грозное, и оно пеленой будет закрывать самое радостное для него, созерцателя природы, — лучи и цветы. Отныне эта тень будет спутником его до самого конца.

В 1899 г. написан „Пан“. Это — не добродушный Пан Рубенса, любимый гость крестьянской семьи. Пан Врубеля не среди людей. Опасны звериная сила и злые огоньки его глаз. Велика мощь художника, как Пан, всеобъемлюща, но опасен недуг его, опасна злая сила, что его сторожит. В страшный неожиданный час она его застигнет. Художник интуицией своей предвидит этот час. „Оттого так жутко встретить Пана в глухую полночь, при ярком свете полумесяца". Пан—его судьба, и художнику от нее не уйти. Над ним тяготеет уже страх, он переживает уже тяжелые минуты. Он взволнован, рассеян, забывчив. Препсихотическое состояние. Но так велика его художественная сила, что в это время, когда обыкновенные люди теряют возможность заниматься обыденными своими делами, художник сверкает образами, красками, глубоким проникновением. В “Демоне” он отразит всю силу и слабость своего мятежного состояния.

В 1900 г. пишет "Царевну—лебедь". Царевна — лебедь в чудесных перьях не знает радости. Ей непонятно, почему она оторвана от земли. Как будто художник переживает этот взлет в ирреальный мир. В 1901 г. художник был подвергнут сильному приступу страха, и изображаемый им лебедь его страшен. В страстном порыве, с змеино-изогнутой шеей устремился лебедь в темную даль, и страх, невыразимый страх в его глазах. Этот резкий контраст снежно белых и темных красок еще больше оттеняет этот ужасный крик тех страшных мук, которые предчувствует художник. Он предвидит свою болезнь, и, изливши свою страстную борьбу за радость и жизнь в жутком красном цвете, в безумном смятеньи лебедь-птицы, художник в отчаянии разбивает “Демона”.

Но мысль художника, как в заколдованном кругу, сосредочена над “Демоном”. Закончив его, он уйдет, больной, в больницу. Он возбужден. „Нельзя толочься, как комары в болоте". Он среди художников первый, и, как он на земле, так демон над землей. Резкими штрихами он отделяет демона (1901 г.) от всего мира. Среди холодных тонов, на снежной вершине, лежит он, полный несокрушимой силы. Он один—властитель мира: не воплотил ли он идею величия, с которой носился художник?

В 1902 г. последний “Демон”. В переливах из разноцветных камней, на холодном неподвижном льду, точно скованный, в неудобной позе, змеино вытянувшись, лежит демон. Со слезами в глазах лежит он среди горного великолепия. Это — слезы самого художника. Он скован, заторможен. Скоро наступит пора, когда галлюцинации и видения будут не творческими, а выражением его больного ума, также бессильными и уродливыми. Окончив демона, художник явился в клинику.

Скачка идей, идеи величия. Он рисует углем, слюной. Его рисунки—какие-то резкие штрихи. Написанный им в клинике 1-го Московского университета “Демон” — без выражения, окруженный синими и красными змеевидными штрихами. Этами контрастирующими красками художник как бы хочет усилить впечатление. Как у него — нет ни рук, ни ног, как он — пустой мешок, так же пуст его демон. Наступает ремиссия, и свои эмоции художник претворяет в удачных портретах.

Во время пребывания у доктора Усольцева он снова переживает маниакальное состояние, снова — потоки мыслей, снова — резкие штрихи. Он рассказывал, что до галлюцинаций ярко видел картины. Выравниваясь, он снова пишет автопортреты. Пишет картину одну за другой. Начал рисовать д-ра Усольцева, увлекся иконой, не закончил портрет. Наступает ремиссия, и тут приходится сказать вместе с Чеховым: „Условия ходожественного творчества не всегда согласны с научными данными" и еще раз вспомнить известную фразу по поводу Бенвенуто Челлини: „художников нельзя судить, как обыкновенных смертных". „Творческий дар", колоссальные эмоции берут верх, и Врубель выходит победителем.

На двух картинах этого периода нельзя не остановиться: “Раковина” и “Нагая жинщина”. Врубель до сих пор не писал обнаженых женских фигур. Вот именно в этот период написанная им нагая женщина — не выражает ли она как будто повышенную сексуальность, свойственную этому заболеванию? По мягкости красок, по неуловимой нежности, которыми овеяны эти женские фигуры, чувствуется, как крепко связан художник с жизнью, с ее „чарами". Можно сказать, что они символичны для его периода заката: тут и преданность земной жизни, тут и выражение моментов радости творчества, ибо из одного русла питались они—его творчество, его страдания, демонизм.

Всю свою скорбь он излил в скорбной “Голове пророка”. У него снова возврат к старому. Он пишет святых. Как будто здесь в момент нервного напряжения произошел возврат от демона к богу, или в творческом аппарате произошли сильные разрушения. Тогда, подчиняясь общему закону, наиболее сильными оказались старые воспоминания. „Мятежный дух" ушел от художника, и написанный им демон имеет ассиметричное женственное застывшее лицо (у д-ра Усольцева).

Обеднело и творчество его композиции. Он считает березки, в то время как прежде он с гениальной легкостью справлялся с горными громадами; не только полны значения отдельные произведения, но письмо, тон, колорит—все своеобразно. Надлом, напряженность сопровождает его творчество. Напряженно вслушивается лебедь, настороженно всматриваются кони; холодно, жутко от затерянной в массе белого снега черной ограды, тяжело от свинцового отлива. Характерны змеиные демоны. В периоды страхов, галлюцинаций, змеи символичны для душевнобольных. Они выплывают как атавизм у нас далеко спрятанных страхов перед незаметным врагом, который так неожидано пугал первобытного человека. Застывшие льдины, громады камней часто фигурируют в произведениях психопатических личностей (проф. Баженов).

Врубель в силу своих конституциональных особенностей сам переживал эти минуты застывания, окоченения. „Что то зловещее в синих, лиловых его тонах"—говорит Бенуа. „В лиловом цвете нет улыбки" (Гете) Фиолетовый тон покрывает холодом сирень, освещает громады гор. Этим отливом насыщен красный цвет. Выразительность этих цветов для душевных переживаний отметил Метерлинк. Избирательность красок выразил и Гоген. Счастливый упрощенной жизнью и любовью, он залил свои синие цвета целыми потоками золота. Врубель в своих сочетаниях красок еще больше оттеняет свои зловещие настроения. Вся смена настроений от радости к печали и болезни, возбудимость, страхи, ужас, скованность завершаются идеей величия, чтобы постепенно, угасая, переходя „от света к тьме", "сложить дары богов".

Так болел и творил Врубель. Болезнь идет необычным путем. У него нет благодушия паралитиков. У него бывали моменты мании величия. Но он был горд и хотя творил в безумии, но все же был творцом. Он до болезненной яркости переживал свои творения Он чувствовал свою силу, когда на Нижегородской выставке он был один; он чувствовал свою силу, когда яростно, безумно творил. Он захлебывался от избытка мыслей, он переживал их содержание. Когда же наступала ремиссия, он был „глубоко счастлив", о чем гласит его надпись: „В память моего исцеления". У него нет эмоциональной тупости, он до конца—„в муках страждущий". Во всех этих взрывах, скачке идей, галлюцинациях, бреде отрицания вскрылись другие механизмы в ослабленном инфекцией организме.

Во всей жизни М. А. Врубеля бывали моменты гипоманиакального состояния, бурных эмоций, погони за впечатлениями. В болезни он переживал острые маниакальные состояния. Рядом с этим—вдумчивость, сосредоточенность, искание идеи, стилизация. Резким угловым письмом он отгораживается. Между ним и миром — всегда холод. Этот момент выразился в бреде отрицания, преследования. Ни на одну минуту не покидает его любовь к жене. Она его „идеал": у шизоидов женщина — или мегера или святая (Кречмер). Уход в мифологию, отрыв от „земного", демон, „дух земли", его постоянный спутник—все говорит о его шизоидности. Тонкую никому неведомую нить вьет в душе своей художник. Все это свидетельствует о его сложной смешанной конституции. Эта смена доминант выявляется еще в период полового развития, когда синтонные черты дают место шизоидным. Врубель в наследство получил эти противоположные гены циклоидной и шизоидной конституции.

Во всех этих гранях противоположностей, в их взаимных переходах, тонком переплетении переломились личность и творчество художника. К этим компонентам присоединилась еще инфекция, отныне неразлучный спутник его. Эту триаду он воплотил в “Пане”. Он избегает разговоров об искусстве. Он утомлен. Отмечаются уплотнения—verdichtung. Он слил в один образ последнего “Демона” и жену. Вялость, апатия, равнодушие. Но сила эмоций, творческий дар побеждали пустоту, усталость. Все остальное довершила спирохета. Все это необычное течение, длительность, глубокие ремиссии, сохранившийся интеллект, исключительная работоспособность обязаны, быть может, его сложной индивидуальности, столь глубоко одаренной и, несомненно, и в патологии себя проявляющей. Так сложна была картина его болезни, что в клиническом диагнозе были разногласия. Д-р Усольцев,, много лет наблюдавший больного, не согласен был с диагнозом “paralysis progressiv” а ставил “Tabes dorsalis”—маникально-депрессивный психоз.

О влиянии конституции на течение болезни мы читаем у проф. Бернштейна, что у больного с циркулярной конституцией прогрессивный паралич уклоняется от обычного течения и принимает циркулярную форму. Проф. Рыбаков говорит: „Циркулярная форма прогрессивного паралича наблюдается у лиц с циклофренической конституцией, обладающих более или менее тяжелой невро-психопатологической наследственностью". Из течения болезни Михаила Александровича мы можем сказать, что из смешанных ген, полученных в наследство, преобладали гены циклоидные, как они в патологии проявились у его сестры. Кроме того, наследственность его была отягощена: дед по отцу—алкоголик, дед по матери—мяньяк. По мнению проф. Рыбакова, при такой форме прогрессивного паралича раньше всего теряется зрение, что случилось и на этот раз. Врубель—художник умер раньше. чем Врубель—человек.

Так бледная спирохета, в конце концов сделав свою разрушительную работу, отняла у художника высшие надстройки (суперрефлексы), его воображение, эмоции, весь сложный дар его композиции, богатство, тонкость восприятия, его зрение. Уступая болезни, художник желал смерти, ибо знал, что не воспримет ничего от той земли, которую так радостно любил, что не будет “дух земли” развиваться в нем творческой силой.

В заключение скажем словами Паскаля: „как бы высоко и вширь не разрослись ветви дерева, корни его так же низки к земле, как ноги ребенка".

Приношу глубокую благодарность моему учителю, проф. В.А.Гиляровскому, за все ценные указания и за интерес к этой работе.

Проф. Ганнушкину выражаю благодарность за разрешение пользоваться клиническим материалом и д-ру Усольцеву за сообщенные сведения о Врубеле.