В противоположности к советской концепции находится теория G. Devereux, хотя она тоже имеет социогенетический характер: о «шизофрении, этническом психозе или шизофрении без слез», как был озаглавлен текст, который он представлял в 1965 г. Уже в 1939 году он предложил социологическую теорию шизофрении, которая, может быть, более точно определена как антропологическая или культуральная, чем социологическая. Он основывает эту теорию на первой констатации, что шизофрения определяется им как функциональное расстройство «такого типа, какой только тщательно организованные лабораторные эксперименты могут вызвать у животного, в то время как оно возникает «спонтанно» у человека, живущего в обществе и обладающего культурой» /62, с. 215-216/.

Далее о факте, впервые сообщенном в 1932 году Seligman, что шизофрения практически отсутствует в действительно примитивных обществах. По G. Devereux, одной из причин шизофрении (он не говорит об одной причине и подчеркивает, почему он это не делает) могут быть ««ножницы» между сложностью культуры и ограничениями, присущими «полю» лучших умов, которые принадлежат к ней» /62, с. 218/. Можно определить «культуру как сумму всех навыков, которые не являются биологически передаваемыми», навыков, не сопоставимых случайно, но «образующих тесно переплетенное единое целое, в соответствии с определенными главными концептуальными осями, которые составляют ее «скелет» или «модель»… В антропологических терминах этот скелет есть индивидуальность культуры» /62, с. 218/. Видно, что определение культуры, данное G. Devereux, учеником Marcel Mauss, близко к определению, которое дала бы французская структуралистская антропология (из двух сборников, которые мы цитируем, один посвящен памяти Marcel Mauss, а другой посвящается Claude Levi-Strauss). Видно также, что согласно этому определению, то, что относится к культуре, не бывает биологически передаваемым, в противоположность теории латентно-манифестной шизофрении G. Bateson, которая включает в себя генетическую передачу культурально приобретенных признаков.

Согласно G. Devereux, каждый случай шизофрении, с которым ему пришлось познакомиться, «содержал в себе — явно или неявно — проявления признаков дезориентации в социокультуральной среде, находящейся в процессе изменения». Он привлекает аргумент(ы) из ставших классическими исследований Faris & Dunham, проводившихся в том же 1939 г. в Чикаго и показывающих различия распределения шизофрении в городских зонах, в зависимости от их стабильности или дезорганизованности, но, вместе с тем, он подчеркивает, что, «хотя шизофрения может быть вызвана вследствие неэффективных попыток адаптироваться к среде, находящейся в процессе преобразования, эта среда сама по себе не могла бы быть причиной шизофрении», — еще одно важное различие G. Bateson, по которому семейная среда как раз является такой средой.

G. Devereux заимствует у E. Kretschmer один из признаков шизоидной личности, тенденцию теоретизировать, которая, по его мнению, является тенденцией экстраполировать и только лишь экстраполировать, — для того, чтобы объяснить, как шизофреник безуспешно старается сориентироваться в социокультуральном мире, находящемся в процессе изменения.

Этот радикально ложный, неверный способ восприятия реальности, по его мнению, свойствен нашей культуре, что позволяет ему утверждать, что «современная цивилизация не так страдает от диктатуры и революций, как от социо-политико-экономической формы шизофрении, вследствие отсутствия реализма и поспешных экстраполяции» /62, с. 233/. Это утверждение повторил Adlai Stevenson, вечный кандидат на президентство в США, в одном из своих выступлений, обозначив, таким образом, включение термина «шизофрения» в политический жаргон для характеристики чего-то такого, что, как нам кажется, не имеет ничего общего с психозами, описанными под этим наименованием. (Мы проанализируем вместо заключения к данной истории метафорическое применение этого слова в политическом языке и в журналистике, которое означает конец понятия шизофрении в психиатрии в результате переноса и интеграции в общую культуру этого термина для обозначения явлений иных, чем психопатологические.)

По G. Devereux, этот тип экстраполяции соответствует примитивным и архаическим способам мышления, в особенности тем, которые допускают псевдоориентацию в сверхъестественном мире, когда ориентация в реальном мире стала невозможной. Как он сам говорит, вся его теория базируется на этой констатации. Он также настаивает на интересе к тому факту, что «некоторые черты, особенно характерные для шизофренического поведения, воспроизводят определенные основные культуральные обычаи» /62, с. 243/. Проблема нарушений мышления лежит, психиатры давно это знают, в самом центре проблемы шизофрении: E. Bleuler говорил о дереалистическом мышлении; J. Lacan выдвинул мнение, что вытеснение первоначально значимого из символического мира субъекта приводит к тому, что вытесненное таким образом из символического, вновь появляется в форме галлюцинации в реальном. Наши два этнолога полагают, что это является средством систематического использования фигур риторики (метафора у G. Bateson, аналогия — У G. Devereux), к которому прибегают шизофреники в процессе мышления. G. Devereux вернется к своей теории и даже объявит шизофрению этническим психозом, но вначале он изучит «влияние культуральных моделей мышления на примитивные и современные психиатрические теории» /62/, поскольку некоторые пункты интересны для истории, которую мы излагаем.

Он изучает с этой точки зрения влечение к смерти, но, к сожалению, он принадлежит к тем авторам, которые не знают, что это Сабина Шпильрейн дала описание и включила его в очерк о шизофрении, исходя из ее собственного психотического опыта. Он полагает, что S. Freud ввел это понятие после Первой мировой войны, чтобы объяснить повторяющиеся сновидения при травматических военных неврозах, поэтому мы не можем здесь учитывать его замечания по этому вопросу. Зато нас прямо касается то, что он говорит о сциентизме: «Ученые демократических стран насмехаются над сциентизмом нацистских или коммунистических ученых, которые делают вид, что презирают «дебильную» «еврейскую» и/или «буржуазную» науку, которой они противопоставляют свою «энергичную» науку. Какой бы абсурдной и высокомерной ни была эта фразеология, она, тем не менее, отражает начало осознания того влияния, которое оказывают социокультуральные идеологи на научную мысль». Мы надеемся, что избежали возможных упреков в надменности, если не в абсурдности наших рассуждений о шизофрении, согласно советской науке. Что касается второго упрека, сделанного G. Devereux западным ученым, которые, по его словам, имеют «тенденцию недооценивать влияние их культуральной среды на их собственную науку», мы уверены, что избежали его в данном труде, который как раз имеет целью показать через историю шизофрении влияние культуральных моделей мышления на научные теории, предлагаемые для ее объяснения.

Однако мы не думаем, как это говорит G. Devereux, что только эти модели определяют возникновение психиатрических теорий. Если повторить один из примеров, которые он сам выбрал, органицистические теории, квалифицируются им как «респектабельные» или «консервативные», якобы связаны только со стремлением психиатров к социальному статусу и с их желанием самоопределения в качестве доктора медицины и ученого-биолога (несмотря на свою большую культуру, выдающийся антрополог относится к тем, которые не знают, что органицистическая модель болезни, которую он, впрочем, смешивает с биологической моделью, далека от того, чтобы быть единственной медицинской моделью, используемой с целью понять патологию, даже так называемую органическую патологию). G. Devereux особенно восстает против «представления, согласно которому чисто паллиативные результаты, полученные с помощью хирургии и химиотерапии в лечении психиатрических заболеваний, являются доказательствами органической этиологии психопатологии. По его мнению, эти результаты « признаны» в качестве «доказательств» в силу культуральных соображений». Поскольку на основании этих результатов, по крайней мере, в части химиотерапии психозов, большинство психиатров не пришло к заключению об органической этиологии шизофрении, а было установлено существование биохимических синаптических механизмов, то доказательство провалилось. Написанное в 1958 г.: «… Небесполезно напомнить, что в массе психиатры почти ничего не знают о разумном основании, которое делает из змейки (раувольфия змеиная) лечебное средство, очевидно эффективное при лечении психологических расстройств, которое первыми применяли древние индусы», — просто показывает, что этнолог, так же стремящийся к социальному статусу ученого, обязан, для того чтобы предложить свою собственную научную теорию шизофрении, игнорировать те, которые разрабатываются в то же самое время на основе последних знаний, приобретенных в психофармакологии.