Позиция авторов в оценке вклада B. A. MoreI в изучение ранней деменции зависит от позиции, которой они придерживаются относительно теории дегенерации и этиологии этого заболевания, хотя, как мы уже отметили, об этом нет речи в «Трактате о физических, умственных и духовных дегенерациях человеческого рода», и для самого B. A. Morel эта теория не позволяла объяснить «деменцию прекокс».

P. Guiraud, ссылаясь исключительно на «Клинические этюды», полагает в «Происхождении и эволюции понятия шизофрении», что «B. A. Morel делает хорошее описание того, что мы называет гебефренокататонией (мы к этому еще вернемся), и «рассматривает это заболевание как деменцию прекокс» /99/. Antony Clare, размышляя «Что такое шизофрения?», не ставит под сомнение приоритет описания В. А. Моге1, ссылаясь только лишь на «Этюды», и подчеркивает двойной смысл термина «ранняя» в отношении возраста и в отношении развития болезни, что надлежит учитывать при чтении описания /39/.

Зато Y. Pelicier, который писал в своей «Истории психиатрии», что «доктрина B. A. Morel совпадает по направлению с дарвинизмом» и что она «имела чрезвычайное распространение прежде всего в Германии, где такие авторы как R. V. Krafft-Ebing объясняли ею причины большинства болезней» (164) — не говорит о клиническом описании «деменции прекокс», разъединяя таким образом эти два понятия.

P. Pichot считает, что «весомость трудов B. A. Morel в психиатрической истории не ограничивается двойным отцовством «дегенерации» и «деменции прекокс», к которому прежде всего их сводят во Франции» /169, с. 17/, а в то же время полагает, что именно базируясь на дегенерационной этиологии, «французская школа сделает из морелевской «деменции прекокс»… бастион сопротивления проникновению немецкого нозологизма» /169, с. 20/.

Paul Bercherie в своих превосходных «Основах клиники» анализирует теорию дегенерации в двух «Трактатах». Он пишет: «Заметим по этому поводу, что приписывая B. A. Morel первую идентификацию «деменции прекокс» E. Kraepelin, французские психиатры начала XX в. не основываются ни на чем, кроме омонимии (и упорном шовинизме) — B. A. Morel говорит о раннем наступлении деменции, которое подстерегает наследственно больных и истериков, а не о клинической единице, которая и не фигурирует в его нозологии» /22/. Может быть, от его проницательности ускользнуло, что фундаментальным в клинических этюдах B. A. Morel как раз является выявление этой эволюции в помешательствах, до тех пор характеризовавшихся только как наследственные или истерические? И что клиническое описание, повторим это еще раз, было сделано в ином месте, а не в двух «Трактатах».

Итак, в момент вторжения или наводнения, которое как мы это увидим, E. Kraepelin развяжет в 1899 г., теория дегенерации во Франции была уже давно отброшена, a J. Christian /38/ и В. П. Сербский /196/ (который, с этой точки зрения, может быть отнесен к французской школе) будут использовать другие аргументы, чтобы возвести плотины и попытаться сдержать могучий поток, который, родившись из скромного морелевского источника, будет угрожать поглотить хрупкие конструкции, возведенные клиническими наблюдениями.

История теории дегенерации B. A. Morel сама по себе заслуживает отдельного тома. Она прослежена в «Новой истории психиатрии» F. Bing /171/ и так резюмирована в одной фразе E. H. Ackerknecht /2/: «Дегенерация — это отклонение от нормального человеческого типа, которое передается по наследству и мало-помалу усугубляется вплоть до вымирания семьи»⁶ /2/. Мы должны кратко напомнить некоторые пункты этой теории, имеющие отношение к нашей истории.

Первое — B. A. Morel имел на этом пути предшественников в лице других авторов. Его «Трактат о дегенерации…» /149/ является продолжением труда Prosper Lucas /1808-1885/ «Философский и физиологический трактат о природной наследственности в состоянии здоровья и болезни» /138/, вышедшего в 1847-1850 годах Jaques Moreau de Tours /1804-1884/ также интересовался наследственной предрасположенностью, свойственной для некоторых болезней, хотя его сегодня знают главным образом по его книге «О гашише и об умопомешательстве». Историки психиатрии видят в этом труде одновременно первый опыт динамического описания психической активности, установление идентичности, а не простой аналогии между сновидением и психическим расстройством и утверждение преобладания физических причин над причинами моральными в генезе помешательства в противоположность мнению его учителя E. Esquirol… «Если очень малое число этих причин нам известно, то мы находимся в абсолютном неведении относительно намного большего количества таких причин, например, которые таятся и вырабатываются в глубине наших тканей, выделяются, так сказать, из одного организма в другой и передаются наследственным путем… По нашему мнению, нравственные причины, которые кажутся такими частными в развитии помешательства, в большинстве случаев имеют, если можно так выразиться, случайное значение… Почти всегда существует более или менее выраженная органическая предрасположенность — это очевидно… Это нам, может быть, также объяснит, почему, как мы видим, моральные причины так легко вызывают умственные расстройства, а средства той же природы бывают так бессильны, чтобы их излечить» /147, с. 398/.

Эти заключения Jaques Moreau de Tours вывел из наблюдения за действием гашиша на самого себя и на своих друзей из «Клуба курильщиков гашиша», заседания которого были описаны среди прочих Теофилем Готье /1811-1872/. Однако, после этих экспериментов, которые мы посчитали бы в наши дни опытами над добровольцами, Jaques Moreau de Tours захотел проводить опыты в лечебных целях. Для этого он придумал так называемый заместительный метод, по которому гашиш применялся для лечения тех психопатологических состояний, которые обнаруживали наибольшее сходство с состояниями, вызываемыми этим наркотиком, чем заслужил обоснованную иронию Шарля Бодлера /1821-1867/, так завершившего свое эссе «О вине и о гашише, сравниваемых как средство умножения индивидуальности»⁷: «Не стоит упоминать, кроме как для сведения, сделанную недавно попытку применить гашиш для лечения помешательства. Умалишенный, который принимает гашиш, заражается помешательством, изгоняющим другое. Когда опьянение проходит, действительное помешательство, являющееся нормальным состоянием умалишенного, возвращает свое влияние, как у нас это делают рассудок и здоровье. Кто-то дал себе труд написать об этом книгу. Врач, который изобрел эту прекрасную систему, ничуть не является философом» /20/. Но пусть не прогневается автор «Искусственного рая»; если этот заместительный метод покажется терапевтическим абсурдом современному врачу-философу, это не может помешать ему увидеть в экспериментах Jaques Moreau de Tours предпосылки психофармакологии, а в этих заменяющих помешательствах предпосылки тех искусственных психозов, которые определили возникновение этой науки.

Много позже, когда появятся описания каннабических психозов в результате хронической интоксикации индийской коноплей, то будет замечено сходство между их симптоматикой и симптоматикой шизофренических психозов. Исследователи начнут задумываться, как и Jaques Moreau de Tours, желая узнать, не возникают ли последние в результате воздействия некоей субстанции, продуцируемой организмом под влиянием наследственных факторов.

Во-вторых, относительно роли теории дегенерации в возникновении понятия «деменция прекокс», и это мы должны подчеркнуть, теория была главным образом развита после B. A. Morel и V. Magnan /1835-1916/. Однако, для последнего психозы, или «собственно говоря помешательство», заключаются в помешательстве дегенерантов, являясь уделом наследственных дегенерантов, группы, состоящей из высших дегенерантов, среди которых можно наблюдать психоз сразу, острую форму, впрочем, наиболее характерную именно для этого дегенеративного помешательства.

Это предшественник приступа полиморфного бреда — клинической единицы, свойственной французской школе, которая отказывалась и продолжает отказываться от смешивания острых психозов с хроническим бредом и сразу согласиться рассматривать их как «острые шизофрении», как это будут делать одно время другие школы.

Устанавливая это абсолютное противоречие между острыми и хроническими психозами, радикально различными не только в том, что касается их продолжительности, или по сути временности, антиномия «острый — хронический» действительно имеет тот двойной смысл, когда эти слова квалифицируют психозы. В то же время такое их восприятие поднимает вопрос о соотношении, существующем между ними.

В Австрии учитель S. Freud Meynert /1833-1892/ выделит таким же образом острое помешательство, аменцию, которую снова обнаружат в аналитической теории /142/.

Magnan противопоставляет этим помешательствам дегенерантов хронический систематизированный бред, новое перевоплощение бреда преследования Lasegue, который может обнаружиться у субъектов, не демонстрирующих какой-либо дегенеративной стигматизации, и который впредь не определяется больше только лишь своей темой — преследованием, но течением, описываемым, это нас не удивит, по модели общего паралича в четыре фазы: дебют, бред преследования, характеризующийся богатой галлюцинаторной активностью (это различительное новшество), мания величия и, наконец, деменция.

BA. Morel прибегает к теории дегенерации, чтобы попытаться объяснить наследственные помешательства. Известный факт, который и до наших дней еще не полностью прояснен, — некоторые семьи отмечены повышенной повторяемостью психопатологических проявлений в нескольких поколениях не только в идентичной форме — что называют сходной наследственностью, но гораздо более часто в иных формах — так называемой несходной наследственностью.

Мы могли бы для иллюстрации этой главы, посвященной романтическому периоду в истории шизофрении, в котором совершалось возникновение понятия «деменция прекокс», выбрать вместо воображаемого случая Луи Ламбера вполне реальные случаи, наблюдавшиеся в тот же самый период в двух известных семействах — Гюго и Виттельсбах, пораженных наследственным умопомешательством.

Эжен Гюго, впавший в помешательство в октябре 1822 г. во время свадебного пиршества по случаю женитьбы своего младшего брата Виктора на Адели Фуше, умрет 5 марта 1837 г. в Шарантоне, в отделении, основанном Royer-Collard /1768-1825/, от «приобретенного идиотизма», оставив в соответствии с правилами передачи испанских дворянских титулов своему младшему брату титул графа де Сигуэнца, пожалованный генералу Гюго Жозефом II Бонапартом, «королем-самозванцем». Предположительный портрет Эжена Гюго кисти T. Gericault является одной из жемчужин Национальной библиотеки.

Его племянница Адель, последняя дочь четы Виктор — Адель (потому что супруга, первая и до того времени единственная любовь Виктора, вскоре после ее рождения изменила своему мужу с лучшим его другом Сент-Бевом, крестным отцом новорожденной), после долгих эротоманиакальных блужданий в преследованиях лейтенанта Пэнсона, как это показано в фильме Трюффо «Адель Г.», возвратившись в Париж 17 февраля 1872 г., была доставлена врачами Алике и Аксенфельдом в лечебницу Сен-Менде, руководимую сестрой Бриер де Буамон. Адель Гюго умерла в клинике замка Сюрен, основанной Magnan, 22 апреля 1925 г., через сорок лет после смерти ее отца Виктора Гюго, которую она, говорят, едва осознавала.