Личность является центральной системой интеграции и регуляции поведения человека. Главные интеграционно-регуляционные функции выполняет структура «я», которая обусловливает возникновение особых принципов регуляции: эгоцентрических (ориентированных на осуществление личных задач и целей) и неэгоцентрических (ориентированных на осуществление внеличностных задач и целей). В зависимости от того, какой из принципов у данного индивида преобладает, можно выделить четыре основных типа регуляции поведения: эгоцентрический (ипсоцентрический), аллоцентрический, социоцентрический и альтруистический. Аллоцентрическое и социоцентрическое поведение Reykowski (1976) называет прообщественным (социально позитивным) поведением. Эгоцентрический тип регуляции — это поведение, направленное на защиту, поддержание или развитие собственной личности. Регуляция аллоцентрического типа характеризуется преобладанием действий, направленных на удовлетворение потребностей, защиту интересов и развитие других людей, а социоцентрического типа — на цели социальных групп, общественных учреждений и т. п. Об альтруистическом поведении можно говорить в том случае, если, действуя в пользу другого лица, приносят в жертву какие-то собственные ценности или отказываются от индивидуальных целей, хотя иногда благо для других является побочным продуктом осуществления собственных задач. Люди с эгоцентрическим типом регуляции в ситуации выбора учитывают внеиндивидуальную цель только в том случае, если могут осуществлять ее вместе с индивидуальной [Paszkiewicz, 1975]. Развитие аллоцентрического типа регуляции зависит от следующих факторов: 1) эмпатии, 2) инструментального научения, 3) воспринимаемого сходства с «я», 4) интернализации общественных норм. Исследования Karylowski (1975a, b) показали, что особый источник мотивации для аллоцентрического поведения заключается в восприятии других лиц как схожих с собственным «я», что вызывает распространение на этих лиц положительных установок, применяемых к себе самому. В этом случае информация о потребностях этих индивидов возбуждает мотивацию, аналогичную той, которая бы возникла, если бы сам субъект находился в этом состоянии. Reykowski (1976е) предполагает, что условием выработки готовности к прообщественным действиям является соответствующая степень развития познавательной сети (структур, отражающих объекты «вне я»). По мнению автора, развитие аллоцентрического типа регуляции (от реакций сочувствия через реакции сходства к реакциям, основанным на нормах) можно представить в виде континуума: эгоцентрическое поведение — способность к действиям в пользу других лиц, воспринимаемых как подобных себе, — способность координировать интересы разных людей. Между аллоцентрическим поведением и положительной оценкой данного лица, положительным эмоциональным отношением к нему, степенью сформированности структуры, отражающей это лицо, имеется положительная корреляция [Czapinski, 1976a]. Состояние индивида, к которому относится аллоцентрическое поведение, является неспецифическим раздражителем (информацией), вызывающим мотивационное напряжение в инстинктивно-эмоциональных структурах или на познавательном уровне структуры «я».

В истерической личности преобладает эгоцентрический тип регуляции. Понятие эгоцентризма многозначно [Zaborowski, 1976a] и часто смешивается с родственными терминами, например: с эгоизмом, эготизмом, нарциссизмом, интроверсией и даже с аутизмом. Под эгоцентризмом мы будем понимать чрезмерное сосредоточение на своей особе, т. е. высокую степень вовлечения «я» (деятельность предпринимается только по отношению к собственному «я»). Эгоцентризм может возбуждать очень сильную мотивацию, благодаря чему способность к усилию необыкновенно возрастает. Отсюда упорство и терпение в достижении личных целей даже при объективно трудных условиях. Следствием сильного вовлечения «я» является характерное для истерических лиц умение добиться своего в трудных ситуациях, нарушающих ход деятельности, направленной к индивидуальной цели. Одновременно относительно быстрый и безболезненный отказ от внеиндивидуальных целей с появлением даже малейших препятствий связан со слабым вовлечением «я». Эгоцентрический тип регуляции у истерической личности обусловлен по крайней мере несколькими факторами: 1) неусвоенным в процессе социализации социально позитивным поведением (обычно из-за слабого внешнего контроля, т. е. неэффективной системы поощрений и наказаний, применяемых окружающими); 2) низкой степенью интернализации норм; 3) отсутствием согласованной и реальной картины мира; 4) завышенным чувством собственной ценности; 5) неадекватным восприятием отношения окружающих к своей особе; 6) чрезмерный дифференцированностью «я» и «они», которая затрудняет выявление сходства других лиц с «я». Это происходит оттого, что основой регуляции эгоцентрического типа является недоразвитие структуры «я». Кроме того, задержка в развитии структуры «я» приводит к возрастанию потребности в поддерживающей информации и повышает сосредоточение на своей особе (сильное вовлечение «я»). Эгоцентрическое поведение в детстве считается закономерным [Piaget, 1966]. В переходном возрасте сосредоточенность на собственных проблемах также является результатом характерного для этого периода инстинктивно-эмоционального напряжения, связанного с несформировавшимся еще понятием собственного «я». Взрослый человек в зависимости от потребностей и ситуации может приводить в действие различные типы поведения, как эгоцентрические, так аллоцентрические и социоцентрические. Лишь явное преобладание эгоцентрического типа регуляции представляет собой патологию личности [Jakubik, 1976a]. Эгоцентрическое поведение преобладает также и у индивидов с невротическими расстройствами [Kepinski, 1972].

В исследованиях, проведенных Paszkiewicz (1972), эгоцентрических личностей характеризовали как людей, у которых преобладают тенденции к господству, к демонстрации себя (разговоры о себе, хвастовство, привлечение к себе внимания), к соперничеству (желание занимать первые места, нетерпимость к неудачам). Reykowski (1971, 1976b) различает две основные формы регуляции эгоцентрического типа: 1) асертивную (активную), направленную на распространение собственного «я», т. е. на укрепление и развитие чувства своей ценности за счет «присоединения к я» различных элементов физической и социальной действительности (например, стремление к господству над окружающими, контролирование все более широкой сферы явлений, приобретение материальных благ, тенденция к увеличению престижа, славы и т. п.); 2) защитную (пассивную), которая ориентируется на охрану собственного «я», т. е. на ликвидацию чувства опасности (страха) путем отступления, уступок, избегания неудач, защиты достигнутого положения или принадлежащих индивиду ценностей и т. п. Асертивный тип регуляции проявляется тенденцией к активному достижению личных целей, высокой степенью сосредоточения на своей личности и самоодобрения, расчетом на снижение собственной ценности окружающими, низкой степенью переносимости фрустрации, агрессивной реакцией на события, почти исключительно касающиеся своей особы. Очевидно, манипуляционный тип регуляции, характерный для истерической личности (см. раздел 4.9), является патологической формой асертивного типа эгоцентрической регуляции. С точки зрения концепции эгоцентрического типа регуляции истерическую личность отличают следующие свойства: 1) рецептивное поведение, т. е. поведение, направленное на получение чего-либо (получение благ), например: помощи, заботы, одобрения, восхищения, послушания, привилегированного положения, первенства и т. д.; 2) удовлетворение своих потребностей за счет других лиц, например: путем контролирования других, занижения их положения, сосредоточения на себе внимания и интереса окружающих; 3) восприятие действительности с точки зрения полезности предметов и событий для личных целей, например: избирательное восприятие и запоминание полезных сведений, мнимых обязанностей других по отношению к индивиду, событий, представляющихся обидными; 4) подчинение познавательных механизмов регуляции инстинктивно-эмоциональным механизмам, что проявляется, в частности, нереалистическим и фобическим мышлением, отсутствием эмоционального контроля, тенденциозно негативной оценкой намерений и планов других людей, неадекватной оценкой собственных возможностей (завышенный уровень самооценки и притязаний). Эгоцентрический тип регуляции приводит в действие нейрофизиологические механизмы, связанные прежде всего с подкорковыми центрами эмоций, а не (или в значительно меньшей степени) с корковыми процессами, как это происходит при аллоцентрическом и социоцентрическом поведении [Reykowski, 1971]. Однако в настоящее время нет эмпирических данных, подтверждающих эту гипотезу.

Эгоцентрической регуляции способствует неосознавание собственного эгоцентризма [Jarymowicz, Rogala, 1976]. Подробный анализ соответствующих концепций сознания и бессознательного [Bassin, 1972; Delgado, 1971; Dob-rolowicz, 1975; Tomaszewski, 1967b] дает основание утверждать, что мы еще не располагаем упорядоченными знаниями на эту тему. Различия взглядов относятся как к дефиниции, так и к генезу, механизмам и функции сознания. Авторы нейрофизиологического направления расценивают сознание как состояние бодрствования, т. е. определенное функциональное состояние коры головного мозга, которое определяется неспецифической активацией, исходящей из сетчатого образования [Delgado, 1971; Hebb, 1970; Lindsley, 1957]. Это значение мы применяли несколько раз, говоря о так называемом сужении сознания у истерической личности (колебание или снижение уровня сознания под влиянием сверхоптимального роста активации). По Fischer (1975), процесс активации коры должен сочетаться с познавательной интерпретацией (субъективное чувство существования). Чаще всего сознание считают особым видом внутреннего отражения действительности, отпечатком, образом или же моделью мира [Tomaszewski, 1975е]. По мнению Reykowski (1974), сознание — это механизмы метарегуляции, т. е. «высшие функции, при помощи которых человек регулирует свои отношения с внешним и внутренним миром» [Tomaszewski, 1975e, с. 171]. С точки зрения кибернетики сознание можно определить как особый информационный процесс, который заключается в приеме и переработке информации специфическими кодирующими системами [Zimny, 1974]. Интересную модель сознательного, учитывающую его постоянную связь с памятью, предложил Bilikiewicz (1971, 1974). Некоторые авторы под термином «сознание» (или «высшие сознательные функции») понимают так называемое самосознание (чувство тождества) [Nosal, 1977] или самопознание, т. е. систему информации о мире и о себе самом, закодированную долговременной памятью [Kozielecki, 1976b]. Принятой в настоящей работе концепции истерической личности наиболее, пожалуй, соответствует определение Kofta (1976), согласно которому сознание — это процесс происходящего в состоянии бодрствования постоянного сопоставления информации о данном состоянии вещей с индивидуальными представлениями о мире и о своем «я», закодированными познавательной системой. Уровень сознания определяется уровнем (например, сенсорным или семантическим) кодирования. Высокий уровень сознания всегда связан с семантическим кодированием. Это положение подтверждает правильность употребляемых иногда в психопатологии терминов: «семантические расстройства личности» (по отношению к психопатии, характеризующейся, в частности, низким уровнем сознания; Cleckley, 1964] и «семантическое слабоумие» (плохое схватывание новых сведений у лиц с невротическими расстройствами).

Lukaszewski (1974), подобно Tomaszewski (1967b), выделяет три уровня сознания, на которых может проходить регуляция поведения: 1) перцептивное сознание (образное отражение мира, собственной личности, отношений «я» — окружающее, собственной деятельности), оперирующее образными кодами; 2) абстрактное сознание (понятийное отражение мира, собственной личности и т. д.), оперирующее понятийными (словесными) кодами; 3) самосознание (содержание информации в обоих низших уровнях сознания), оперирующее также понятийными кодами, но с более высокой степенью обобщения. При таком подходе самосознание представляется системой метаинформации (информация о содержании другой информации), выполняющей функцию интеграции поступающей информации, сопоставляя ее с информацией (или содержанием отдельных общих понятий), уже накопленной познавательными структурами. Благодаря самосознанию возможен переход от образного (конкретного) уровня кодирования к абстрактному (иерархическому) уровню. У лиц, по различным причинам неспособных совершать операции на абстрактном уровне, наблюдается периодическое или постоянное отсутствие самосознания (самопознания), что выражается главным образом утратой чувства тождества (невозможность дифференцировать «я» от «не-я» и «я» от «окружающего мира»), чувства собственной ценности и контроля над окружающим. Недоразвитие познавательной системы, особенно структуры «я», у истерической личности, которое проявляется главным образом малым информационным объемом структур (узость сферы понятийного отражения действительности), относительной неспособностью к внутренней реорганизации под влиянием новой информации, интегрированием информации по принципу оценочного соответствия, регуляцией полярного («черное — белое») типа, обусловливает низкий уровень самосознания или его отсутствие у индивидов такого рода. Это положение подтверждается клиническими наблюдениями [Kepinski. 1977]. Так, следовало бы понимать низкий уровень самосознания у истерической личности, о котором говорится в работах многих психиатров [Verbeek, 1973]. Таким образом, истерические расстройства личности отличаются как тенденцией к колебанию или понижению уровня сознания (в значении бодрствования) в результате сверхоптимального роста активации, так и низким уровнем самосознания (самопознания). Легкость, с которой превышается оптимальный уровень активации, затрудняет достижение высшего уровня самосознания. Об этой важной особенности следует помнить, предпринимая любые попытки психотерапевтического воздействия, направленного на осознание и изменение социальных установок, поскольку она требует применения соответствующим образом подобранных лечебных методик.

Крайний эгоцентрический тип регуляции, проявляющийся антиобщественным поведением и очень низким уровнем самосознания (понимаемым обычно как неосознавание поступков), литература по психиатрии приписывает особой форме расстройств личности, определяемой термином «психопатия», или «неправильная личность». Большинство психиатров, полагая, что между правильной и неправильной личностью существует континуум, наряду с другими клиническими формами психопатической личности выделяют истерическую психопатию [Bilikiewicz, 1973; Bleuler, E., 1972; Gilarowski, 1957; Kahn, 1931; Schneider, 1950; Weitbrecht, 1973]. Противоположные взгляды высказывают, в частности, Bumke (1924), Еу и соавт. (1974), Кречмер (1944, 1974), подвергающие сомнению существование истерической психопатии. Считая правильной позицию второй группы авторов, стоит привести аргументы в поддержку мнения о качественном отличии психопатии от типичных расстройств личности.

Историческую «родословную» психопатии можно вести с первых клинических описаний социально неприспособленного поведения, причисленного Pinel (1813) к широкой категории «manie sans delirc», a Trelat — к «la folie lucide» [Cleckley, 1964]. В 1835 г. Prichard выдвинул концепцию так называемого морального помешательства (Moral insanity), характеризующегося деградацией или врожденным отсутствием моральных чувств при одновременно сохраненном интеллекте [Mayer-Gross et al., 1970]. С течением времени, главным образом под влиянием теории дегенерации Morel, этот термин стали применять исключительно по отношению к лицам с наследственно, как полагали, обусловленным недоразвитием моральных чувств, хотя синдром «морального помешательства» обнаруживали также и при различных психических заболеваниях. Понятие психопатии, а точнее психопатической неполноценности, ввел Koch (1891), обозначив им, подобно Prichard, постоянный дефект моральных чувств. Он придерживался позиции органической этиологии психопатии, в то время как, например, Ziehen (1902) писал о «психопатической конституции». Позже многие психиатры описывали тип личности, лишенной чувств, под различными названиями: «моральный дальтонизм» (Maudsley), «анестезия морального чувства» (Ballet), «моральная инвалидность» (Arnaud), «аморальная психопатия» (Birnbaum), «анэтический СИНД-DOM» (Albrecht) и т. п. Некоторые авторы вместо психопатии предлагали такие определения, как анетопатия [Karpmann, 1946], олиготимия [Davidson, 1956], криеротимия (от греч. hryeros — холод, вызывающий ужас) [Luniewski, 1934] или социопатия [Patridge, 1930]. Одновременно возникла тенденция к разделению психопатии на различные типы на основании клинических критериев, что привело к многозначности и неточности этого понятия. В психиатрической практике наибольшей популярностью пользуются классификации Schneider (1950), Kahn (1931), Е. и М. Bleuler [Bleuler, 1972], Кречмера (1944) и Ганнушкина (1933). Из выделенных ими более 10 типов психопатии ее первичному, традиционному, значению отвечает только тип индивида, причисляемый Bleuler к категории моральной недоразвитости («моральной олигофрении») или, по Schneider, к группе бесчувственных психопатов. Клинические классификации психопатий не обладают ни теоретической, ни практической ценностью, поскольку не соответствуют основным требованиям логики (условиям исключительности и дифференцированности) и охватывают любые формы расстройств личности, а значит, и такие, которые уже по своему определению не являются психопатиями.

Чрезмерное расширение понятия психопатии, лучшим примером которого является монография Кемпиньского (1977Ь), привело к тому, что этот диагноз ставят зачастую непродуманно, на что справедливо обращают внимание Jaroszynski и соавт. (1963). Поэтому в литературе, особенно англосаксонской, в последнее время наблюдается стремление уточнить диагностические критерии [Cleckley, 1964] «неправильной личности» (термин, предложенный вместо отягченного осуждающим значением названия «психопатия»). В литературе довольно единогласно подчеркивается, что «осевым» проявлением психопатии является бесчувствие, проявляющееся отсутствием моральных чувств, неспособностью переживать чувство вины и стыда, невозможностью установить прочные позитивные эмоциональные связи с другими людьми, макиавеллистической позицией и крайней сосредоточенностью на собственной особе [Craft, 1966; Henderson, 1939; Jakubik, 1975d; McCordowie, 1956]. Знаток этой проблемы Cleckley (1964) приводит следующие диагностические критерии неправильной личности: стойкая неспособность к эмоциональным связям, безличное отношение к половой жизни, отсутствие чувства вины и ответственности, невозможность удержаться от удовлетворения потребности, фиксированное и неадекватное антиобщественное поведение, саморазрушающий образ жизни (например, разрушение имеющихся после периода хорошей приспособленности успехов и достижений по причинам, непонятным окружающим), неспособность к постановке далеких целей, к предвидению последствий своего поведения и использованию своего опыта (неэффективность процесса научения), необъяснимое логически прерывание предпринятой конструктивной деятельности, сохранный «технический» интеллект, неспособность отличить ложь от правды, отсутствие страха, нетипичная или необычная реакция на алкоголь, частое шантажирование самоубийством, тенденция к самоповреждению.

Совершенствование методов исследования мозга (электроэнцефалография, пневмоэнцефалография и т. п.) привело к исключению из сферы психопатии расстройств личности, которые обусловлены приобретенным поражением центральной нервной системы, т. е. энцефалопатией или, как предлагает ее назвать Bilikiewicz (1973), характеропатией (органическим расстройством характера). По его мнению, дальнейшее развитие исследовательских методик позволит доказать, что в основе нарушений поведения, определяемых термином «психопатия», лежат повреждения мозга в раннем детстве. Ведь до сегодняшнего дня мы не знаем этиологии неправильной личности, хотя повсеместно распространено мнение о ее врожденной [Pionkowski, 1958] или наследственной обусловленности [Newkirk, 1957], в пользу чего, в частности, свидетельствует конституционально детерминированная низкая психологическая реактивность у таких лиц [Hare, 1975; Quay, 1965].

Низкая психологическая реактивность является причиной активного поиска сильной стимуляции (например, при помощи антиобщественного поведения), отсутствия страха или эмоционального напряжения в трудных ситуациях, отсутствия невротических симптомов, малой эффективности научения (отсюда неумение использовать прошлый опыт и трудности в модификации поведения под влиянием социализации) и переучивания в процессе перевоспитания Вероятно, низкая реактивность наряду с неблагоприятным воздействием среды в период раннего детства является столь же важным фактором, тормозящим правильное развитие эмоций Таким образом, психопатия представляется врожденным постоянным дефектом структуры системы, который обусловливает особую патологию ее механизмов регуляции, проявляющуюся неправильным, главным образом антиобщественным поведением индивида. Кроме уже описанных свойств, психопатический тип регуляции характеризуется преобладанием инстинктивно-эмоциональных механизмов, низкой степенью развития познавательной системы (регуляция по принципу «да — нет», поликонкретный уровень познавательных структур, убогое информационное содержание структур, отсутствие иерархии ценностей, неспособность к предвосхищению и т. д), реактивным поведением в сочетании с дезорганизацией целенаправленного поведения (направленного на выполнение задач), низкой степенью сознательности (преобладание в операциях образных, сенсорных кодов над понятийными, семантическими кодами, отсутствие самопознания), невозможностью добиться автономности (автономности «я» и индивидуального развития).

Постоянный структурный дефект на еще неизвестном современной науке уровне (возможно, клеточном, макромолекулярном или химическом) вызывает утрату основных свойств системы: открытости, активности и способности к самоорганизации, делая тем самым невозможным ее развитие. Невысокий потенциал развития используется обычно в неверном направлении, усугубляя нарушение регуляционных механизмов и патологический характер управления системой. Наследственно обусловленные или врожденные нарушения структуры системы значительно уменьшают ее способность к научению, что объясняет неэффективность психотерапевтических методик и процессов социализации, основанных на обучении решению проблем. У лиц такого типа возможность изменения поведения дают лишь методы классических и инструментальных условных рефлексов [см. Wolman, 1965]. Поэтому объем и возможности перевоспитания у них явно ограничены, что и определяет направление поиска наиболее эффективной модели ресоциализации при психопатии.

Изложенная концепция патогенеза и регуляционных свойств неправильной личности свидетельствует в пользу ее качественного, а не количественного отличия от классических расстройств личности. С точки зрения общей теории системы мнение о существовании истерической психопатии представляется неправильным. Однако суждение, пока теоретическое, о том, что неправильная личность является особой нозологической единицей, отличной от психических расстройств, причисляемых к категории психозов, неврозов или расстройств личности, нуждается в доказательствах.