П.Б. Ганнушкин ‹‹Труды клиники на девичьем поле››

О симуляции душевных болезней

Когда школьник, не приготовив уроков или намереваясь весело провести время, чтоб не итти в школу, начинает жаловаться на мнимую головную или зубную боль, когда священник, не веря ни в бога, ни в чорта, торжественно и благочестиво совершает богослужение, когда врач, щадя безнадежного больного, говорит убежденно ему слова утешения и надежды, когда купец, сбывая плохой или даже среднего качества товар, распинается с самым искренним видом за высокое качество его, когда женщина под красивым нарядом скрывает свое некрасивое или даже уродливое тело или, ловко румянясь, пудрясь, мажа губы, перекрашивая свои волосы, делает интереснее, красивее свое лицо — во всех этих случаях речь идет об обмане, притворстве, или, выражаясь медицински, о симуляции состояний, не присущих в данный момент изображающему их субъекту. Количество примеров такого притворства можно привести до бесконечности, ибо оно встречается на каждом шагу как в мелких, так и крупных делах нашей жизни. «У человека, — говорит Джемс,—столько социальных личностей, сколько индивидуумов примечает в нем личность и имеют о ней представление. Мы выставляем себя в совершенно ином свете перед нашими детьми, нежели перед нашими клубными товарищами; мы держим себя иначе перед нашими покупателями, чем перед нашими работниками; мы — нечто совершенно другое по отношению к нашим друзьям, чем по отношению к нашим хозяевам или к нашему начальству». Словом, мы — в постоянной игре, мы все в той или иной мере актеры в великом спектакле окружающего нас человеческого общества. Источники этой вечной игры личности в жизни, этого притворства на каждом шагу заложены глубоко в человеческой психике, в ее филогенетических, инстинктивных слоях. Вот почему симуляция вовсе даже не представляет собой исключительно человеческого свойства: но она присуща и животным. Некоторые животные обладают способностью прикидываться мертвыми; другие, как напр., дикая утка, куропатка, лисица, когда угрожает опасность их выводку, прикидываются хромыми, слабыми, неспособными к движению, желая отвлечь врага от своих детей на себя, как на более легкую добычу. Это акты инстинктивной защиты слабого от более сильного, акты инстинктивной симуляции.

И, однако, несмотря на распространенность способности к притворству среди людей, способности, имеющей корни во врожденных, инстинктивных защитных механизмах, еще недавно самыми крупными психиатрами вопрос о симуляции душевных болезней был поставлен под большое сомнение. После склонности психиатров прошлого столетия чуть не в каждом преступнике, заболевшем душевно, видеть симулянта, к началу нашего XX века установилось убеждение, что чистая симуляция— чрезвычайная редкость и в особенности у душевно-здоровых, что симулируются только отдельные симптомы и притом душевно-больными и что вообще доказанная симуляция свидетельствует о наличии душевной — болезни или аномалии (Kraepelin, Jaspers, Monkmoller и др.). Но мировая война, заострившая и перетряхнувшая большинство вопросов нашей науки, заставила вновь пересмотреть и вопрос о симуляции душевных болезней. Тут справедлива мысль Utitza, что «ложь и симуляция учащаются благодаря обстоятельствам времени. Если они действительно полезны или кажутся только такими в борьбе за существование, то они расцветают. И они почти пропадают, когда лишаются почвы». Война с ее ужасами, от которых люди невольно обращались в бегство, ища для этого всяких путей, была плодотворнейшей почвой для симуляции. И она не только умножила количество случаев симуляции, но и дала действительные экспериментальные доказательства возможности симуляции. Это—случаи симуляции душевной болезни немецкими офицерами, находившимися в английском плену и освободившимися таким путем из плена. Klieneberger, описавший эти случаи, сам принимал участие вместе с другим врачом в инструктировании некоторых из этих симулянтов. Эти случаи позволили Klieneberger различать три формы симуляции: 1) фальсификация анамнеза, 2) медикаментозная симуляция (душевное расстройство, вызванное отравлением каким-нибудь медикаментом) и 3) симуляция душевного расстройства в тесном смысле слова. Успех симуляции в этих случаях сам автор приписывает частью тому обстоятельству, что симулировались болезни перед иностранными врачами, перед англичанами, совершенно естественно лишенными возможности достаточно углубленно понять психику немца. Но и это обстоятельство, до известной степени нарушающее чистоту опыта, было устранено в «лабораторных случаях» Hubnera. Опытное лицо Hubnera так великолепно симулировало меланхолию, кататонию и даже легкое маниакальное состояние и прогрессивный паралич, что ему удавалось ввести в заблуждение одного очень опытного и известного психиатра. Однако, по меткому выражению Bayl’я, «мы хотим казаться мудрее наших предков, а часто оказывается наоборот («nous voulons paroitre plus sages que nos peres et souvent nous le sommes moins»). Такая экспериментальная симуляция давно уже была известна психиатрам прошлого столетия. Напомню случай с Esquirol, когда он, убеждая своих учеников в невозможности симулировать истинный эпилептический припадок, получил от одного из них, д-ра Calmeilfl, тут же доказательство обратного положения. Calmeil внезапно упал в эпилептическом судорожном припадке и, только когда Esquirol выразил искреннее сожаление о тяжкой болезни своего молодого ученика, последний так же внезапно прекратил этот припадок, тут же доказывая Esquirol возможность симуляции эпилепсии. Немецкому крупному психиатру, Wesphal’ю, удалось доказать у одного испытуемого притворный характер припадков, признанных до этого тоже крупным психиатром, Romberg’ом, за припадки классической эпилепсии. После разоблачения симулянт проделывал припадки по заказу. Наконец, Laurent приводит случай симуляции психического расстройства, по описанию очень напоминающего кататоническое возбуждение, проделывавшееся испытуемым после его разоблачения по заказу в течение трех дней.

То же следует сказать и про другие два вида симуляции — медикаментозную симуляцию и фальшивый анамнез. Еще Павел 3акхиас в 1630 году говорит о симуляции пены мылом при притворных эпилептических припадках, a Fortunatus Fidelis в 1674 году о применении hyoscyamusa и rnandragora для вызывания душевной болезни. Что касается фальшивых анамнестических сведений, то о знакомстве с этим видом симуляции говорит так называемый folie pretextee старых французских психиатров. А не о той ли же презумпции ложного ответа свидетельствует категорическая и вошедшая в обиход формулировка вопроса о сифилисе, предложенная Захарьиным: «когда у вас был сифилис?» вместо: «Был ли когда-нибудь у вас сифилис?» А кому из психиатров давно уже неизвестна ценность субъективного анамнеза истериков или псевдологов, лгущих тут вовсе не бессознательно?

Словом, война не дала качественно новых фактов, но она доказала, что в трудных, общих для множества людей, обстоятельствах очень много. людей прибегает ко лжи и притворству, и симуляция душевных болезней перестает тогда быть редкостью. Война позволила приподнять хотя бы край завесы, скрывающей тайную механику симуляции. Но мало того, по верному замечанию Reinhardt, «благодаря войне несомненно много психиатрических сведений проникло в мир преступников, что в дальнейшем должно повлечь за собой более частую симуляцию душевных болезней последними».

В справедливости сказанного убеждают меня 5 лет моей, работы в московских местах заключения. Приводимые ниже случаи иллюстрируют различные типы симуляции и позволяют, как мне кажется, проникнуть в тайную кухню симуляции).

1-й случай. В. Н. К — в, 31 года, крестьянин Тульской губ. Обвиняется в ряде ограблений, которые совершал следующим образом: заманивая жертвы к себе под предлогом продажи лошадей, он опаивал их «малинкой» (отравой — снотворным) и сонных обирал. Один из ограбленных им погиб от его «малинки». Таким образом он обвиняется кроме ограблений еще и в корыстном убийстве. Поступил в Институт Судебно-Психиатрической Экспертизы 1 июня 1923 года. Первые дни сидит большею частью неподвижно на постели с маскообразным лицом и глазами, устремленными в одну точку. Все время перебирает руками крестик, сделанный им самим из сучьев. Иногда удается отметить очень сознательный взгляд испытуемого, зорко следящий за больными и персоналом. На вопросы не отвечает, но недурно играет на гитаре. Сон и еда нормальны. Опрятен. На третий день сам обращается к некоторым лицам персонала с вопросом: «Вы не комиссар? А кто?». Садится на кровати к больным. На шестой день, когда должен был быть представлен на комиссию, по просьбе врача сообщил в связной форме приводимые ниже анамнестические сведения, причем выяснилось, что он отлично помнит все происходившее с ним и вокруг него с самого первого дня своего пребывания в Институте. Представленный на комиссию, вел себя по-прежнему. был совершенно недоступен, заторможен и стереотипен.

Вот какой анамнез дал он о себе. И мать и отец алкоголики. Отец умер от вина. Мать пила запоем и страдала судорожными припадками. Брат матери тоже алкоголик, страдает какими-то припадками, во время одного из которых пытался удавиться на чердаке. Брат отца — странный человек, ходит украшенный крестами и носит при себе всегда чудотворную коробочку, он также алкоголик. У родителей испытуемого было 18 человек детей, из которых в живых сейчас трое: сестра, старшая из троих, отличается склонностью к тоске, много пьет вина: второй брат — какой-то несуразный человек, совершает часто нелепые поступки, например дрова несет не туда, куда надо, или снег, вместо того, чтобы отгребать от дома, собирает к дому и т. п.; запойный, во время запоев пропивает вес с себя; наш испытуемый — третий. Рос он без призора родителей, так как оба они были пьяницами. Из детских болезней перенес корь и скарлатину. Учился в городской школе всего два года, так как дальше не позволили материальные затруднения.

Учился хорошо. С 13 лет на воспитании у тетки в Пензе. Через 2 года старшая сестра взяла его к себе и устроила переплетчиком в одну контору. Через 4 года ушел со службы и занялся рыбным промыслом. На 22-м году жизни женился. Имеет двух детей, из которых старшая дочка, 7 лет. — умственно отсталая. В 1915 году взят на войну. В 1916 году — контужен. 4 месяца лежал в госпитале; был все это время без памяти, «находила задумчивость, тоска». После контузии освобожден от военной службы. В 1918 году был взят вновь на военную службу, прослужил в качестве летчика-наблюдателя до 1921 года. По демобилизации поступил на службу в приемную комиссию Центрокожи Туркреспублики. Служил до 1922 года, когда был уволен по сокращению штатов. Переехал в Пензу, где занялся рыбной торговлей. В декабре 1922 года приехал в Москву за покупками и на вокзале был арестован из-за гражданина, с которым только что тут же, на вокзале, познакомился. Виновность свою в ограблениях и убийстве отрицает.

Сам себя характеризует как человека, очень много пьющего, имеющего пристрастие к азартной игре и сексуально распущенного, вследствие повышенного полового влечения.

Сложения он атлетического. С неврологической стороны кроме отсутствия глоточного рефлекса больше отметить ничего не приходится.

При проверке опросом сестры испытуемого, арестованной с ним по одному делу, приведенные анамнестические сведения в огромной части оказались сплошной выдумкой. По словам сестры в их семье вовсе нет ни алкогольной, ни психопатической наследственности: родители вовсе не пьяницы, и мать никакими припадками не страдает. Старший брат также не алкоголик и без всяких странностей, наоборот, вполне толковый и хороший работник. Сама сестра испытуемого тоже не пьет. Далее у подсудимого никаких детей нет и не. было. О контузии и какой-либо психической болезни у испытуемого сестра никогда ничего не слышала. Зато она подтверждает его склонность к алкоголю и азартной игре в карты.

11 июля испытуемый был выписан в тюрьму с следующим заключением: «К — в душевную болезнь симулирует. Симуляция имеет корни в психопатической склонной ко лжи и обману личности К—ва. Преступление совершено в состоянии вменяемом. Подлежит выписке из больницы».

В тюрьме у К—ва восстановилось правильное поведение и разговор. Так однажды он высказал коменданту сожаление, что не удалось провести психиатров.

Картина симулированного психоза имеет сходство с ступорозным состоянием. Сам симулирующий—явный психопат, невидимому, типа «импульсивных». Самое яркое во всей симуляции—вымышленный анамнез, что удалось установить контрольным опросом сестры испытуемого. Этот анамнез удивительно ярко отражает в своих вымыслах самого испытуемого: всюду алкоголизм, и в наследственности и как фактор психозов у родных: а второе, это — нелепое поведение и дементность мнимых душевно-больных родственников; в этом последнем сказывается его понимание душевной болезни, ибо так он и сам изображает ее.

Но из судебно-психиатрической практики известно, что далеко не всегда родственники или знакомые так несогласованны в даче анамнестических сведений с самим испытуемым, что дело обстоит в большинстве случаев как раз наоборот. Вот почему рекомендуется не доверять и анамнезу, даваемому родственниками эксплоранда.

Следующий пример вскрывает и эту интимную сторону симуляции.

Не буду подробно останавливаться на описании самого подэкспертного П. и его анамнезе, скажу только следующее:

2-й случай П.. 24 лет, вор-рецидивист, несколько дебильный субъект, аггравирующий свою умственною недостаточность (явления псевдодеменции); главной жалобой его являются короткие приступы затемнения сознания, о поведении во время которых он ничего не помнит. Начались они после огнестрельного ранения головы в сентябре 1923 года в Ростове-на-Дону, которое он будто бы подучил там от своего соперника в любовном деле. Действительно, в теменной области, по саггитальной линии, почти на шве между теменными костями, имеется болезненный рубец в 2cm. с дефектом костей. В Институте П. пробыл с 31 мая по 25 июня 1924 года. За это время у него были припадочные состояния, в которых он внезапно срывался с койки и бросался головой в дверь или в окно, утверждая, что он в это время галлюцинирует — видит «мужика с черными усами, который смотрит на него». После таких припадков сразу в ясном сознании, никакой оглушенности.

Вот какие письма пытался он отправить своим близким: Здравствуйте многоуважаемая Таня и Вася посылаю вам свой сердечный привет и от души наилучшего пожелания еще кланяюсь Мите и Куве и если на воле брат еще кланяюсь дорогой сестре Клавдии и Шуре заочно всем посылаю воздушный поцелуй. Таня у меня есть для тебя очень большая просьба это ты больше сведущая в этом как получишь мое письмо то тут же наладь ко мне Клавдию, все равно если она больная все равно пусть придет ее доктор главный велел мне вызвать и пусть она ему скажет следующее: что у меня бывают припадки но очень редко, даже на себе все рвал, еще что он часто бился в окны головой и сильно пил водку, спроси г когда ранен скажи что в 1923 году где, не знает, он говорил что в Ростове на Дону в голову но я была в деревне в это время, еще спросит мать страдала припадками и умерла душевно-больной, с отцом не жила и он отец был сильный пьяница, а остальное пусть говорит все о чем он будет ее спрашивать но обо мне она должна только спросить что с ним опасная болезнь или нет вот. Таня этому ее научи, как ей все это сказать врачю. Таня через … буду на воле так обязательно сделай все это половине моей болезни что я ее здесь проделываю. Таня вот в чем моя просьба. У вас буду. На воле не забуду, за все отблагодарю главное я получаю документ душевно больной, за свои действия не отвечает, хотя тогда может больше придется гулять на воле. Таня если это письмо придет по почте но если по рукам то пожалуйста заплати за ходьбу санитару. Таня а Клавдию хотя без передачи пришлите или пусть принесет фунта 2 сит и 1 п. папирос. Передай здесь не очень голодно, главное и если брат на воле и если он придет то пусть не говорит что он мне брат а просто знакомый по Шурке— скажи чтобы она не серчала что я обратился не к ней, но к тебе, потому что тебе больше дашь наставления Клавдии как все сказать врачю.

Затем досвиданья, остаюсь любящий всех вас Шура. Как письмо получете тут же пусть она придет иди одна или с Шуркой. Заочно целую 100 раз.

 

Здравствуй Шура прошу тебя не обижайся на это письмо что я написал на Таню и Васятку, потому что мне не известно кто у меня был во вторник, какой-то молодой человек, но как твои дела я не знаю и тебя не видел уже 2 недели, а письмо очень нужно. Шура в среду дадут свидание. Приезжай вместе с Клавдией.

Остаюсь любящий тебя твои Шура.

Если письмо принесут, то заплатите, за ходьбу пожалуйста, а то мне будет стыдно, если не заплатите ему.

 

Многоуважаемая Таня и Вася, как нынче получете мое письмо так завтра же пришлите ко мне Клавдию к 12 час. дня чтобы она была здесь, ея должен допросить доктор о моей болезни, все это описано все, научи ея разсказать доктору о припадках пусть она скажет, что бывает в месяц раз не больше но в окно или двери бьется головой часто как растроется. Многоуважаемая Таня прошу пожалуйста заплатите за ходьбу этому человеку, потому что я решил послать к тебе, потому что иначе ни как нельзя, в этом письме вся моя судьба и ради моего спасения заплатите ему за доставку этого письма. Таня дай мне ответ с ним же что получила и что все это вы устроите, но обо мне она только пусть спросит как мое здоровье но для близиру принесите передачу чего нибудь, как ничего не знаете что я вам сообщил, потому что как она придет первым долгом ея будет допрашивать доктор о моей болезни, на той недели будет комиссия. Таня надеюсь что все устроиш как надоть.

За все я буду тебе обязан незнаю чем. Остаюсь Шура.

 

Таким образом, в этом случае ясна наивно-построенная симуляция дебиликом, имеющим черепное повреждение, травматических эпилептоидных припадков; характерны для симуляции и зрительные галлюцинации, ибо именно их, а не слуховые галлюцинации, обычно симулируют. Но самым интересным является инструктирование родственников в даче соответственного анамнеза, в котором не только травма и припадки, но не забыта и патологическая наследственность.

Но если тут инструктируются родственники, то в следующем случае инструктирование касается воспроизведения самой болезни, и весь анамнез уже потом подгоняется под эту болезнь.

3-й случай. Дело идет о Федоре Ч.. 17-летнем юноше, воре-рецидивисте с многочисленными судимостями. В Институт он поступил 16 января 1923 года, выбыл в тюрьму 9 февраля. Страдает типичными травматическими припадками с командованием, которые у него чуть не ежедневно вызываются незначительными волнениями. Все время пребывания в Институте возбужден, агрессивен, набрасывается на больных и персонал, ломает двери, циничен, требователен, при отказе в требованиях — припадки. Но все время сознателен. Что бывает во время припадков, не помнит. Очень труден для ухода, а в таких случаях совершенно естественно создается у всего персонала, в том числе и у врачей, тенденция провести больного по возможности скорее через комиссию (это прекрасно знают и сами больные). Начались припадки, по его словам в 1920 году после контузии в голову на кавказском фронте, куда он попал, поступив в армию добровольцем. Пролежал 4 месяца в госпитале в Тифлисе. Затем лечился на курорте в Кисловодске, Со времени контузии при нем всегда ездит его двоюродный брат. В 1921 году опять лечился от припадков в санатории «Петровский Парк». Алкоголя не пьет, кокаину не нюхает. Нюхал раньше во время службы в автомобильном отряде эфир. Судимости отрицает, обвиняет уголовный розыск в ложных сведениях. Утверждав к что ему не 17 лет, как это значится в бумагах, а 23 года.

Однако на комиссии выясняется, что это мой старый знакомый и что лет ему действительно 17. В 1920 году он был не на Кавказе, а сидел в Таганской тюрьме в отделении для малолетних, отбывая 14-летним мальчиком наказание по постановлению комиссии для малолетних за воровство, которым л же тогда занимался несколько лет. Там он, поссорившись с представителем Центрокарота, бросил в него бутылкой. Последний обратился ко мне с просьбой осмотреть его. Я имел неосторожность перевести его для наблюдения в психиатрическое отделение тюремной больницы. Ни о каких припадках и контузии тогда не было и речи. Но дней через десять по поступлении в больницу у него появились припадки. Тут же был раскрыт и инструктор по этому делу. Это тоже вор-рецидивист, лежавший в больнице по поводу истерических припадков. Его работа по обучению припадкам заключенных была раскрыта нам врачом, арестованным по политическому обвинению и лежавшим в соседнем нервном отделении. куда этот «учитель» являлся в отсутствии персонала и довольно открыто обучал заключенных припадкам. Отсюда же и припадки у Ч. Хотя он немедленно был переведен обратно в Таганскую тюрьму, однако уроки даром не прошли. Он сумел повторить эти припадки через много лет, сумел придумать для них подходящий анализ, умолчав свое пребывание и уроки в течение 10 дней в тюремной больнице. Когда Ч. 9 февраля 1923 года перевели из Института после комиссии в ардом, то он при появлении поднял там такой шум, что его связанного вернули обратно. Тогда он тут же был отправлен в Таганскую тюрьму. Там при приеме он пытался вновь разыграть «дикого человека»: он разделся догола, вырвался из рук конвоя, вскочил в канцелярию и с эрегированный penis’ом набрасывался на конторщиц. В дальнейшем водворенный в тюрьму успокоился, окончились и припадки.

Недавно мне пришлось его опять увидеть в тюремной больнице в отделении для luet-иков. На мое замечание, зачем он все это проделывал в 1923 году, он рассмеявшись, ответил: «Да! Чересчур горячо взялся за это дело, оттого и не вышло».

По характеру импульсивный, возбудимый, внушаемый и морально дефектный при недурно развитом интеллекте.

В Институте Ч. справедливо трактовался как аффект-эпилептик; этим психопатическим складом, мне кажется, объясняется то, что вначале притворные припадки, в дальнейшем механизировались. Тут можно говорить об «аутосуггестивных конвульсиях» Stollfl, когда произвольно начатый припадок протекает в дальнейшем при выключении сознания, автоматически.

До сих пор была симуляция кратковременных душевных расстройств: их легче симулировать, чем длительные психические заболевания, а потому их чаще и симулируют. Однако, в тюремной практике встречается нередко и симуляция длительных расстройств и из них чаще всего дементные состояния сплошь и рядом с тенденцией изобразить органическое заболевание. Для этой последней цели прибегают и к медикаментам. Администрация одной тюрьмы показала как-то мне письмо моего пациента, принадлежащего к психопатическим личностям типа «врагов общества» и однажды уже экскульпированного вследствие душевной болезни. В этом письме он просил своих знакомых доставить ему 20 грамм хлоралгидрата, 10 — веронала, 2 грамма атропина и несколько грамм кокаина, и тогда он убежден, что врач-психиатр мест заключения признает его душевно-больным. Одно время в Институте Судебно-Психиатрической Экспертизы участились подозрительные в смысле артефициального происхождения расстройства зрачков, и это привело к тому, что теперь в Институте стала постоянной и обязательной консультация с офтальмологом. Однако и без медикаментов, пользуя некоторые свои неврологические дефекты или даже воспоминания о перенесенном раньше нервном заболевании, криминальные психопаты умеют изображать психическую болезнь органического характера.

4-й. случай. Один корыстный убийца, старый каторжанин, в течение нескольких месяцев в 1921 году вызывал в каждой комиссии экспертов большие колебания. 48-летний возраст его, несколько тугая реакция на свет зрачков (повидимому, последствие алкоголизма), дементные ответы, тупое, вялое поведение, маскообразное лицо и, наконец, парапарез нижних конечностей (с чрезвычайным трудом передвигался, опираясь на палку), при недержании мочи (лежал в постели постоянно с уткой) и указание самого испытуемого на lues в прошлом — каждый раз наводили комиссию на мысль об органическом страдании центральной нервной системы. Однако отрицательный WR в крови, отсутствие какой-либо патологичности в рефлексах конечностей, псевдодементность, а не дементность и, наконец, характерные эпилептоидные расстройства настроения склонили мнение комиссии к признанию только психической дегенерации, не исключающей вполне вменяемости. Повидимому, узнав об этом, он бежал, пользуясь помощью заключенных, он спустился по связанным простыням, перелез через довольно высокий забор и оставил в Институте насмешливое письмо. Оно написано на старом бланке Центрального приемного покоя для душевно-больных; на некоторые вопросы бланка он ответил так: звание — «дварашш». по чьему распоряжению помещен— «Судебного Следователя», при каких условиях помещен— «кормить хорошо», имущественное положение — «агенты обокрали» и т. д., а на обороте написано было им следующее: «Числа и года не помню, но день помню. Я уезжаю за продуктами в понедельник. Месяцев 5 или 6 я пролежал и много, что я увидел здесь. Кормют очень плохо, но как только мне стало лучи, мое здорове, тогда я сичас же уезжаю за продуктами. Для больных привезу продуктов. Вольных прошу мою кравать не занемать. Для врачей я привезу дичи, для сестер привезу муки. А для нянек привезу крупы. Пока прощайте». Объективный анамнез позволяет предполагать, что у испытуемого 3 года тому назад был ischias, от которого он излечился.

Некоторые склонны думать, что из типов психопатов симулируют душевные болезни преимущественно патологические плуты и лгуны. Однако, описанные сейчас наиболее часто симулируемые состояния ступора, припадков и апатического слабоумия обычны именно для других типов психопатических личностей, но не для псевдологов: ступор чаще всего симулируется импульсивными, припадки — аффективными эпилептиками, эпилептоидами, истеричными, дебильными и инстаблями, выбирающими для симуляции соответственно своему невыдержанному, безвольному характеру короткие состояния и, наконец, апатические состояния— врагами общества и эпилептоидами.

Богатство фантазии псевдологов и их искусство вообще играть позволяют им разыгрывать более сложные и разнообразные картины психозов соответственно требованию сложившихся обстоятельств и, надо отдать им должное, весь спектакль имеет более искренний и естественный характер, чем симуляция других психопатов. Тут развертывается во всю ширь их талант к комедиантству (немцы их и называют komodian-tennaturen).

Случай. Один ив моих тюремных пациентов, удивительный авантюрист, выдававший себя с успехом за врача, агронома, инженера и г. д., имевший одно временно пять законных жен, несколько фамилий, создавший своей фантазией страшные заговоры, которые ввели многих в заблуждение, словом проделавший ряд прямо Ракачболевских приключений, при чем следователь, знакомя экспертов с делом, подчеркивал бескорыстный характер большинства этих проделок Это были авантюры ради авантюр. Вот этот 30-летний псевдолог также многообразно и удивительно ловко разыгрывал психические болезни Когда нужно было, у него появлялись то припадки, то приступы затемненного сознания; при допросах следователем он в критические моменты вытаскивает очень объемистый порошок похожий на морфий, и на глазах следователя принимал его, конечно, без всякого вреда для своего здоровья, но разыгрывая умирающего Но главная роль его была шизофрения, тут и расщепление психических процессов и прекрасно придуманные речевые стереотипии, и импульсивные поступки, и галлюцинации и т.д. Правда, в изображении этою психоза и сочинении соответствующего анамнеза ему помогали соблазненные им женщины врачи-психиатры тех больниц, на испытании в которых он находился. Когда последняя экспертная комиссия не признала его страдающим шизофренией, он с огорчением добивался у своего ординатора причины этого.

Как раз эти случаи симуляции псевдологами лучше всего доказывают, что провести границы между сознательной и бессознательной игрой даже при явной искусственности психоза нет возможности и что для симуляции необходимо наличие патологического источника в психике симулирующего.

Я в своей тюремной практике не знаю совершенно нормальных людей, симулирующих душевную болезнь Симулируют психопаты разных оттенков и степеней. И эго понятно, ибо им, людям примитивной, частично или в целом инфантильной психики присуща, как и детям, ложь, это первобытное орудие самозащиты, присуща им и способность к истерическим реакциям, этим по Kraepelin филогенетическим приспособлениям психики. Кстати, склонность к истерическим реакциям у детей некоторыми авторами (Reinhardt) признается не патологической, а физиологической склонностью За таковую следует ее принимать и у психопатов, так как вся психика их равняется на детскую психику. Исходя из этих основных качеств психики криминальных психопатов, которые так часто прибегают к симуляции в тюрьме, следует сказать, что симуляция у них — акт чисто животной инстинктивной самозащиты, и границ между сознательным, так называемым истерическим притворством тут нет и не может быть, ибо и го и другое, как и вся жизнь этих людей, все поведение их, определяются непосредственно низшими примитивными инстинктами, неподчиненными руководству развитого сознания нормальной личности. Их сознание вместе с другими высшими психизмами остается на детской ступени развития, па которой оно не умеет проводить границ между реальным и фантазией, на которой оно не является господином психики, как это присуще нормально развитому сознанию взрослого человека Этой лабильностью сознания личности, по терминологии Bonhoeffer’a, объясняется то, что сознательному желанию быть психически больным у этих людей всегда готовы к услугам подсознательные инстинктивные механизмы нашей психики И симуляция, и психопатические примитивные (в большинстве случаев по своим механизмам истерические) реакции, как явления одного порядка, представляют собой физиологическое свойство их инфантильной психики, а, следовательно, для них и то и другое само по себе не является состоянием болезни. Это выражение приспособительных, постоянно действующих в них механизмов их психопатического характера. Биологически болезнь определяется как «состояние живого организма па границе способности приспособления» (Lenz). Вряд ли кто-нибудь из биологов назовет болезненным состояние хромающей куропатки, защищающей таким образом свой выводок, хотя формально эта хромота воспринимается как болезнь. И симуляция и психопатические реакции психопатов—защитные действия того же порядка И они нередко действительно спасают психопатов там, где другие, так называемые нормальные люди, погибают Болезнью эти состояния можно назвать тогда, когда они развиваются у лиц с развитой зрелой психикой, снижающихся в этих состояниях до примитивных форм психической жизни. С этой точки зрения часто совершенно бесплодные стремления доказать сознательность притворства не могут иметь никакого практического значения. Если все поведение психопатов в судебно-психиатрической практике рассматривается в большинстве случаев под углом зрения уменьшенной вменяемости, то ни симуляция, ни тюремно-психотические реакции, как отдельные эпизоды их вообще первобытного поведения, ничего прибавить к этому не могут.

В этой концепции понятны и формы клинического проявления симуляции. Туг господствует правило Laseguea: «on nimite bien que се quon а». А это значит, во-первых, что каждая индивидуальная форма симулированного психоза определяется типом психопатического склада симулянта или, иными словами, она строится, как и психотическая реакция, конституционально-характерогенно, а во-вторых, что все многообразие форм симуляции предопределяется многообразием примитивных психизмов, участвующих как в примитивных психогениях, так и психозах сложной психики. Отсюда понятно, что симулируются всякого рода эпилептические и истерические расстройства, кататонические психозы и состояния слабоумия, но не приступы маниакально-депрессивного психоза, как чистые формы душевной болезни сложной развитой психики. Осмеливаюсь утверждать, что симуляции депрессивных состояний также, как большинству реактивных депрессий, свойственны больше примитивные аффекты страха или состояния апатии, роднящие их с соответственными состояниями при шизофрении, и что симулированные маниакальные состояния несут на себе печать пуэрилистического характера, придающего им сходство с гебефреническим возбуждением.

Симулируют ли душевное расстройство так называемые нормальные или психически уравновешенные здоровые люди? Симулировать в целях экспериментального изучения симуляции они могут, как это и имело место в опытах Hьbnera и Utitza. Klieneberger заявляет, что его 10 случаев симуляция относятся к здоровым людям. Но я сомневаюсь, чтобы все симулянты Klieneberger были вполне уравновешенными психически людьми. Одного из них он сам признает психопатом, другой, летчик, потерпел аварию. Ну, а само пленение для других его пациентов не было ли психической травмой? И не было ли оно только одним из звеньев бесконечной цепи вредных воздействий на психику войны, породившей и активировавшей такое количество психопатий? В здоровой сложной психике современного человека низшие влечения и психизмы стоят на службе у высших социальных инстинктов и способностей, а тогда и притворство претворяется в социально-полезную способность.

Литература.

1. Джемс. Психология.

2. Utitz, Emil. Psychologie dor Simulation. 1918.

3. Klieneberger, Otto. Ueber die Simulation geistiger Stцrungen, Zeitschr. f. g-es. N. u. PS Band 71. 1921.

4. Того же авюра. Zui Frage der Simulation (Auamnesenlilschung) Ibidem Band 75, 1922.

5. Hubner. Weitere Versuche und Beobachtungen zur Simulationsfrage Dbch. mcd. Wochensclir. 1919, Heft 4.

6. Kraepelin. Psychiatrie, 8 Aufl.

7. lohannes B rosier. Die Simulation von Geistesstцrungen und Epilepsie 1904.

8. Го в се ев Симуляция д; шевны\ болезней и патологическое притворство-1894.

9. Emil Kaimann. Ueber Simulation von Geistesstцrungen, Simulation. Gesammelte Aufsatze. 1907.

10. Eaecke. Simulation geistiger Stцrungen Monatschr. f. Krimiualpsyeh. und Strafrechtsr., Heft. 1/4, 1924.

11. Birnbaum. Krimiualpsychopathologie. 1921.