Мы должны здесь постараться уяснить один факт, который имеет особое значение для понимания здоровой и больной душевной жизни: это факт обособления. Он важен как для процессов возникновения образов, так и для процессов выражения. Мы видим, что обе стороны нашей душевной жизни делятся на филогенетические слои. Отношение между единичными душевными слоями осуществляется в двух различных формах.
В обыкновенной душевной жизни взрослого культурного человека работа отдельных слоев сверху донизу идет в тесном, неразрывном союзе; работа каждого из них до такой степени переплетается с работой остальных, что едва можно выделить составные части общей работы. Так, мы уже подметили, что апперцептивное мышление всегда вынашивается широким потоком сменяющихся свободных ассоциаций душевных элементов, что имеющие характер сновидения процессы агглютинации образуют в сфере сознания широкий туманный круг, из которого только возникает светлое бодрствующее мышление в центральном пункте душевной жизни. Точно так же мы видели, как в мотивированное, определяемое целями желание постоянно вторгаются гипобулические факторы выражения, прежде всего внушающего рода.
Но наряду с этим глубоким взаимодействием душевных аппаратов существует второй функциональный тип — психические обособления. Мы видим, что функциональный тип того или иного единичного душевного слоя проявляется в работе довольно изолированно, как самостоятельная часть, причем другие слои выключаются, или же мы наблюдаем факт расщепления, когда, например, два слоя одновременно обособляются и функционируют не вместе, но каждый сам по себе, изолированно, иногда даже друг против друга. Мы можем, следовательно, различать последовательное обособление (Wechelschaltung) и одновременное (Nebenschaltung). Так, при переходе ко сну психическая функция может почти моментально переместиться с апперцептивной ступени на ступень сновидения; при истерическом сумеречном состоянии течение образов вдруг может смениться изолированной работой слоя, носящего название «кататимическая агглютинация», и точно так же внезапно вернуться к нормальному бодрствующему мышлению. Таким образом возникают резко отделенные друг от друга фазы, органически связанные внутри самих себя, но разделенные точно пропастью. Это последовательное обособление мы находим как в здоровой, так и в больной душевной жизни.
Напротив, одновременное обособление в своих выраженных формах — всегда болезненный симптом. Мы часто наблюдаем его в шизофрении и некоторых родственных состояниях нервно слабых людей. В самых крайних своих степенях оно принимает форму явлений, которые обозначают как «двойное сознание» (double conscience). Люди и предметы окружающей обстановки могут тогда являться одновременно в двух порядках, действительном и фантастическом, как в сновидении. Старый врач представляется подобному больному как друг отца, в своей реальной роли, и одновременно как темный предводитель разбойничьей шайки нигилистов, который причиняет ему неслыханные мучения; и то и другое не вступает в противоречие в его сознании. Намеки на подобные двойственные обособления мы находим, впрочем, также в сновидении в те мгновения, когда глубина сна колеблется.
Особенно важное значение для нашей терапевтической деятельности имеют отношения обособления в области аппарата выражения, конкретно при истерии. Отдельные слои могут быть иногда очень сильно диссоциированы и обособлены друг от друга. Как часто мы наблюдаем, что пациент одновременно хочет и не хочет, что он своей разумной мотивированной волей стремится к излечению, между тем как из темной глубины сознания высвобождаются упорные гипобулические негативизмы и бурные, имеющие характер влечения, самозащитные движения, когда мы желаем приблизить его к этому излечению. Мы видим так часто, как поначалу намеренный обман, например притворное хромание или дрожь из-за все большей легкости этих движений при частом их повторении, сначала становится привычкой, а затем почти чистым рефлексом и вследствие этого все более и более освобождается от целеполагающей воли истерического субъекта и оказывается в конце концов под властью имеющих характер влечений гипобулических течений, которые хотя и глухи и слепы, но очень сильны. Подобное расстройство в способах совершения движений самым тесным образом с течением времени связывается с гипобулической стороной душевной жизни, между тем как сам гипобулический слой все более и более диссоциируется от целенаправляющей воли. Случается так, что мы относимся доброжелательно к целеполагающей воле пациента, пробуем его освободить от расстройства с помощью разумного убеждения и упражнений и вдруг, когда мы полагали, что уже достигли своего, он с плоскости «цели» перескакивает на плоскость «гипобулики»; нам кажется, что вместо разумного человека перед нами маленький раздраженный зверь, сердито выпускающий свои когти: сознание сужается до точки, взгляд становится неподвижным и отсутствующим, целая буря с градом в форме неистовых защитных движений, диких негативизмов, судорожных и дрожательных реакций, криков, потения, тяжелого дыхания проносится перед нами. И это гипобулическое сопротивление мы уже не можем предупредить убеждением и постепенным упражнением, но только сломить при помощи внушений и сильных чувственных раздражений, боли и команд таким способом, какой применяется при дрессировке.
На гипобулической ступени, как мы видели, волевые импульсы и аффективно обусловленные рефлекторные механизмы, выражение воли и выражение аффекта еще не дифференцированы друг от друга. Поэтому у истерического субъекта, пока его душевная жизнь развертывается в гипобулической плоскости, для достижения его влечений к бегству и самозащите в распоряжении оказывается невообразимый запас более глубоких рефлекторных механизмов, которые в нормальном состоянии он не в силах привести в движение с помощью прямых целевых импульсов. В этих гипобулических состояниях он может задрожать, вызвать в себе рвоту, посинеть и побледнеть с такой легкостью и совершенством, которых человек с обдуманным, специально на это направленным волевым побуждением не в состоянии достигнуть.
Но кроме этих гипобулических обособлений существуют еще другие подступы к рефлекторным механизмам, которые врач должен знать. Например, после сильного испуга еще некоторое время может сохраняться определенная, рефлекторного характера, склонность к дрожанию. Этот остаток рефлекса умный симулянт с помощью мускульного напряжения и намеренного вызывания в себе аффекта (усиления его в самом себе) может сознательно сохранить и так усилить, что он по истечении нескольких дней протекает почти автоматически. Чем в большей мере это происходит при одновременном снижении самокритики, тем более первоначальная реакция страха или намеренный обман принимают истерический характер и могут вторично войти в гипобулические отслоения и т. д. Описанный процесс, с помощью которого это осуществляется, мы обозначаем как произвольное усиление рефлекса.